Алая дорога

– Хватит, – опомнился Пётр. Он и желал ответить, развить тему, и не хотел, не в силах был вновь и вновь касаться того же. – Нам пора, Алексей ждёт. Не хватало ещё, чтобы они на нас напали…

Он втолкнул замершую на пороге Елену в дверь.

Дома они говорили немного, но мало – помалу оживлялись, грея друг друга оставшимся ещё душевным теплом. Припорошенные смертельным дыханием истории, с тёмными кругами под глазами, они сначала недоумённо смотрели друг на друга, потом виновато улыбались и начинали разговаривать. Говорили долго и быстро, с поражающим упорством выплёскивая то, что скопилось внутри, боясь опоздать, забыть что-то насущное. Это небывалое единение в потребностях слило их вместе, но всё равно поставило какую-то преграду. Преграду в собственной душе, которую они ненавидели. Это не чувствовали только Наталья и Пётр, радующиеся возможности видеть, осязать старых друзей. Наталья всё больше оттаивала, Пётр обнажал себя как никогда уверено и самодостаточно, что неизменно рушилось, если он оставался наедине с женой. Алексей, искренне улыбаясь, рассказывал о своей службе в порту, с невероятным жизнелюбием повествуя о тяготах своего поприща, о морском воздухе, от которого его уже тошнило. Ольга внимательно слушала, а Елена не хотела, как прежде, остаться наедине со своей дорогой подругой, выплакаться, уткнувшись лицом в её мягкую блузку и почувствовать на своём лбу едва уловимое прикосновение её губ. Лишения, связанные с недостатком тепла, света, еды и уединения, вызывали ещё большую, по сравнению с психологическими муками, безысходность. Никакого укрепления духа и нравственного прозрения через лишения не предвиделось.

– Что теперь будет с нами? – спросила Наталья так, словно просила прощение за это.

– Что-нибудь да будет… – протянул Пётр.

Когда Алексей и Пётр замешкались в комнате, а Елена и Наталья с Ольгой вышли в холл, чтобы по старинной привычке проводить гостей, Ольга обернулась к ним обеим и быстро сказала:

– Если бы я сейчас смотрела «Гамлета», то выбрала бы «не быть».

– Что ты говоришь такое, Оленька? – скорбно бросила Наталья, сделав движение рукой, чтобы погладить Ольгу, но замерла на начале.

– А какой, ну какой смысл во всей нашей жизни? Она не приносит ничего кроме боли, а жить для продолжения рода, чтобы видеть, как дети мучаются так же сильно, как мы – это величайшая бессмыслица. Считается, что дети – смысл нашей жизни, но видеть, как жизнь калечит их, выше моих сил…

Елена, казалось, очнулась, и, не обращая внимания на Наталью, отступившую в сторону и не сводящую расширенных глаз с них обеих, произнесла:

– Но ведь есть ещё радость жизни, солнце, любовь… – пробурчала она, не до конца уже веря в эту прописную истину.

– Лена, ты посмотри на себя – какое солнце?! Искать солнце там, где сейчас гроза? Любовь… Выдумка идиотов. Нет никакой любви, есть влюблённость, которую люди принимают за что-то большее, но почти всегда разочаровываются в ней, стоит им только оказаться наедине в течение некоторого времени.

Елена не дышала, а Ольга, дожидаясь чего-то, схватила её за голову.

– Но ты ведь любила Петра. Это должно помогать тебе теперь! Для меня в моей жизни самым важным было найти любовь, найти Алексея. А ты ведь любишь Петра по-настоящему!

– Ну, ты нашла, и так ли тебе помогло это? Любовь спасает тебя, возносит, как прежде, в небо?!

Наталья хотела возразить, но, сделав попытку, затихла снова.

Ольга продолжала, разочарованно и жестоко, словно, раскрывая глаза кому-то, пыталась удалить из себя то, о чём говорила.

– Для тебя, Лена, смыслом жизни было самоутверждение, и ты его добилась. Любовь же была прекрасным приложением. А я… не сделала ничего, чем могла бы гордиться перед собой. Ты мне раскрыла глаза.

– Самоутверждение… – протянула Елена. – К чему оно мне теперь? Мы жить разучились! Почему, ну почему в душе одна чернота и пустота, ведь раньше так не было! Почему другие живут, а мы не можем?! Все только ищут какой-то смысл и не могут найти. Наше изнеженное поколение хоть что-то умело?! Мы заиндевели, уже ни на что не способны.

– Разучились… А мы умели когда-то? – перед глазами Ольги проплывали волны, туманящие взор. – Это кто-то вообще умеет? Каждое поколение – тому подтверждение. – Недоумённо – рассеянно заключила она.

– Знаешь, Оля, – протянула Елена, остановив отсутствующий взгляд на стене. – Ты права. Я теперь вижу, понимаю это. Ты права. Все то время, когда я больше всего на свете, безумно и горько хотела получить Алёшу, для меня почти не существовало ничего остального, кроме сына. И, наконец, самая моя сокровенная мечта осуществилась – он рядом, и с Жаловым проблем не возникло… Но что теперь? Я ясно вижу, что мир не поменял цвет только от того, что я нашла любимого человека, обрела его и крепко держу. Нет, все склоки, недомолвки и обиды остались. И теперь, когда ослепление первых мгновений прошло, они выплывают наружу. И мне снова приходится мириться с настоящим.