Алая дорога

– Да, да, да, тысячу раз да! Милая моя, хорошая, как жить? Как? – Ольга вплотную приблизилась к Елене и, не обращая внимания на ее испуг и неподдельное сострадание, опустила руки ей не исхудавшие плечи.

– Если бы я только знала…

– Оля, ты не здорова, – решилась, наконец, Наталья.

– Да, – загорелась Ольга. – Да, не здорова. Мне нужно домой.

Она резко отрубила нить бурлящего разговора и, ожесточившись, уставилась на подранные обои. Елена молчала.

В это время в гостиной Алексей, хмурясь и смотря на свои часы, спрашивал Петра, снова возвращаясь к избитым уже среди высшего круга вопросам:

– Что собираешься делать? К кому пристанешь?

– Я не хочу и не могу воевать. У меня дети, о них я должен думать теперь.

– Да, правильно, – вздохнул Алексей. – Пусть себе эти скоты воюют, те, которые не думает о нас. Красные, белые, серые – все они из одного теста, жестокие и эгоистичные существа, не верящие в то, что остальным больно. Белые защищают традиции, но эти традиции сгнили, а бог, которым они так искусно прикрывались, исчез куда-то. Красные защищают идеалы свободы, но истребляют лучших представителей знати, забывая, что некоторые ратовали за их же свободу, а революцию встретили с воодушевлением.

– Ты уже не за пролетариев? – удивлённо посмотрел на него Пётр.

– Я сам не знаю. Только гадко мне, Петя. Когда я вижу, что люди, недавние рабы, трудятся, у них мелькают проблески надежды, я понимаю, что лучше уж так, пусть и в голоде. Но я не могу смотреть на глумление над памятниками, на убийства! Это ведь наша история! Какая же после этого может быть свобода?! В моей душе не осталось даже ненависти…

– Хватит об этом, – мягко подытожил Пётр. – Не терзай себя, я бросил это уже.

– А я ведь считал, что ты струсил, – хмыкнул Алексей, хлопая друга по плечу.

Когда они ушли, у Елены с опозданием, как всегда в последнее время, промелькнула идея. Она пожалела на миг, что не отговорила Ольгу от пессимистичных дум, не успокоила её. Быть может, она боялась, что слова будут звучать фальшиво, а Ольга всё равно останется при своём. Елена не могла допустить, чтобы дорогой ей человек презрительно подумал о её заблуждениях. Кроме того, Ольга говорила о таких сложных и спорных вещах, что Елена смогла бы возразить ей только спустя существенное время. Она не прочь была бы отговорить и себя саму. Тогда же она и не хотела, и не пыталась, досадуя на своё бессилие и невозможность принять что-то одно. Ей было как будто всё равно, но нервическое копошение в груди отравляло мгновения.

Глава 14

Примерно в то время, через несколько недель после смерти отца, Елена начала вести дневник. Читать она бросила с октября, мир литературы, прежде уносивший её в неведомые дали, открывающий глаза на многие, до того непонятные, вещи, теперь казался лицемерным. Елене представлялось, что люди, не испытавшие того, что выпало ей, не смеют учить её морали и мудрости.

Записывать свои переживания, страхи и мечты стало для Елены спасением, поскольку ни с кем из близких людей она говорить в то время не могла и не хотела. До убийства отца она находила спасение в семье, но теперь и семья ушла в прошлое вместе с её надеждами. Елена со страхом замечала, как что-то исчезает в её характере, на какие-то события она реагирует не так, как могла бы всего год назад. Она только замыкала своё сердце для вторжений и вспоминала прошлое, жила во мгле, представляя жизнь страницей из книги, в которую персонажи не могут вмешиваться. Иногда, очнувшись от липкого оцепенения, она желала начать жить, перевернуть очередную страницу своей биографии, и улыбалась Алексею, Наталье, детям. Им тоже приходилось трудно.

Мало – помалу Елена начала заниматься домашними делам, присматривать за детьми, учить Павла грамоте. В двух комнатах дел было меньше, чем в поместье. Мести пол собранным из еловых веток веником, поскольку мыть его ледяной водой было мучительно больно, следить за тем, чтобы нехитрую снедь не утащили пронырливые пролетарские мальчишки из тех, кто появлялся и так же незаметно исчезал. Алексей планировал в скором времени покинуть это пристанище, а Елена, хоть и не спорила, недоумевала: куда идти? Почти все свободные квартиры были заняты нахлынувшими из периферии рабочими и крестьянами, в остальных же по-прежнему, если не считать отсутствия света, тепла и гармонии, продолжали жить высокопоставленные особы, страшась каждого звука на лестничной площадке.

Однажды Елена, видя, как Алексей собирается растопить новенькую «буржуйку» повестями Тургенева, с горечью, более пронзительной, чем из-за ежедневного холода, затараторила:

– Лёша, умоляю тебя, жги кого угодно, даже Толстого, но, умоляю тебя, не трогай Тургенева! Он – единственный поэт среди писателей.

Алексей удивленно посмотрел на неё, вздохнул и взял с полки другую книгу. А Елена подняла небрежно брошенную им на пол книгу и начала гладить её по ободранной обложке. Алексей удивлённо скосился на неё. Но промолчал.