Алая дорога

Здесь же, в Петербурге, они появлялись вместе, и Елена обязана была что-то лицемерно изрекать, над чем-то смеяться, показывать живейшую заинтересованность и вторить гордецам: «Ах, да, вы правы, Мария на том приёме совершенно очаровала Дмитрия! Почему же она надела то ужасное платье?» Сначала это казалось ей действительно интересным, но потом начало раздражать. Почему она обязана кивать в ответ на безнравственную чушь, слетавшую пресыщенным голубем с аристократических уст её батюшки?

Стоя одним погожим июньским вечером на примерке нового платья, Елена отчётливо поняла, как её тянет домой. Хочется почувствовать летнюю прохладу мерцающей влажной травы, ощутить на коже бархатный поцелуй невесомого ветерка, увидеть полузабытые за год столичной жизни хребты низкорослых холмов и окончательно понять, что настоящая жизнь заканчивается тогда, когда отрываешься от спокойного обожания природы. Природы, которая не просит взамен своего совершенства ничего, кроме любви, поглощающей всё невзгоды.

***

Когда тяжело дышащая Наталья Орлова своей уверенной походкой пересекла холл и, не попрощавшись с Аркадием Петровичем, выскочила на улицу, чуть не прибив слугу дверью, в доме повисла гнетущая атмосфера. Елена, спускавшаяся по лестнице, недоумённо перевела глаза с растерянного лакея на отца и почувствовала, как внутри неё что-то сжалось в крошечный дрожащий комок. Под этим яростным немигающим взглядом родного батюшки она пожалела, что не может убежать в свою комнату и сидеть там, пока не случится что-то, что заставит его хотя бы мигнуть. Но убежать она не могла, ведь была послушной дочерью. Да и ноги не подчинялись ей.

– Елена… – то ли прохрипел, то ли прокричал Аркадий Петрович.

Елена молчала, а жила на шее выплясывала тарантеллу.

– Что это за поведение?! С чего ты взяла, что смеешь, маленькая дрянь, совать свой нос в мои дела?!

Елена не смела даже вздохнуть. Постепенно в её мозг ядовито проползла свинцовая мысль, что своим откровением с Адой она с корнем вырвала из своей жизни не только дружбу, но и нечто более ценное… Таким яростным отца она не видела никогда.

– Папа, я не… Что произош…

– Что произошло, ты ещё спрашиваешь, что произошло, мерзавка?! Как тебе вообще пришла мысль за моей спиной рассказывать моей невесте гадости обо мне? Ты… Да ты… – он закашлялся.

Елена по-прежнему стояла, оцепенев. Отец никогда не вёл себя так, никогда не кричал на неё. Даже слуга, всегда сонно – наглый, прирос к полу и застыл, как вода с наступлением первых крепких морозов. Уняв гневное скрежетание зубами, Аркадий Петрович попытался заговорить с достоинством, присущим его связям и положению в обществе.

– Ни о какой свадьбе и не мечтай. Не бывать твоему браку с этим анархистом. Я только из любви к тебе дал согласие, но, поскольку ты не ставишь меня в грош… Если ты думаешь, что можешь играть мной, как сопливым кадетом, я тебе покажу, кто здесь главный! Ты не смеешь руководить мной, – снова сорвался он на крик. – Ты такая же, как твоя мать, убирайся, ты не посмеешь выйти из своей комнаты, пока я не позволю!

Елена не помнила, как смогла добраться до комнаты. Теперь в перерывах между рыданиями сознание былого благополучия вызывало у неё только непонятное злорадство. Всё было кончено. Её нелепые надежды на счастье раскололись из-за одного необдуманного поступка, и теперь она изводила себя бессмысленным самобичеванием. Елена то рвалась сбежать, найти Алексея и «раненой птицей рухнуть в его сильные объятия», пусть он думает, что делать теперь; то считала себя великой грешницей и молила только о забвении. Эта восторженная девушка, выросшая в изнеженной среде всеобщего обожания абсолютно не была приспособлена к настоящей жизни, бурлящей за окнами, и опустила руки ещё до начала настоящей борьбы.

Она не могла думать ни о чём, кроме своего горя, и все мысли о побеге скоро потухли в её слабеющем от слёз теле. Она просто лежала на мокрой подушке, нежной щекой ощущая её неприятную влажную прохладу, и бессмысленно смотрела на блестящие стёкла окна. За ним, угрожающе нависая над улицей и развесив свои широкие лапы, стояла ель, и казалась заплаканной девушке свирепым великаном, готовым растерзать её при любой возможности.

***