Алая дорога

– Потому что церковь лицемерна настолько… – Алексей сбился, покачав головой и улыбнувшись. – Не хочу никого клеймить, но не стоит путать религию и веру. Вера – личное, святое… А церковь – орудие государства, очень мощное и лживое орудие.

– Вот-вот, – обрадовалась Елена. – Ни у одного классика нет положительного отношения к церковникам. О попах и говорить нечего.

Пётр поджал губы, стараясь не засмеяться. Ему не хотелось обижать Ольгу, относящуюся к религии более сдержанно и терпимо, чем все здесь собравшиеся. Её видение проблемы было двояким, хоть она уважала и ценила мнения друзей. Это слегка удивляло и злило Алексея.

– Как можно верить в бога наполовину? – горячился он. – Или совсем – ряса и помешательство, либо никак, Оленька! – говаривал он ей в лучшие времена.

– Не стоит так неуважительно отзываться о том, что греет миллионы людей, – сбитая с толку, вмешалась Ольга.

– Богом может быть мир вокруг, собственная душа. Какая разница, кому молиться, главное – не делать другим зла. – Включился в дискуссию Алексей, радуясь, что смог разжечь всех. Он обожал мудрые беседы, подпитываясь умом остальных. Его интеллектуальное одиночество в добровольной ссылке разыгралось не на шутку.

– Бог внутри, а не снаружи. Мне кажется странным то, что его делают каким-то существом. Он – всё вокруг, сама природа, – отозвался Пётр.

– Это называется атеизм, друг мой, – ухмыльнулся Алексей. – А религия – болото, утягивающее людей на дно сознания, делает их суеверными и покорными. С таким грузом выплыть они не могут и становятся лёгкими подданными – как можно роптать, если царь – помазанник, а власть свыше?

– Почему ты называешь атеизмом любое проявление свободомыслия, Алёша? – удивилась Ольга.

– Потому что так и есть. Если у тебя достаточно ума, чтобы понять, что дела обстоят несколько иначе, чем нас учат, ты – уже вольнодумец, и гореть тебе на костре инквизиции.

– Нет, среди верующих много умных людей, – отдал жене должное Пётр.

– Да, потому что в их времена все так думали. Хотя даже век назад были безбожники… По моим наблюдениям большинству умных людей религиозность не мешает распутничать и пить.

– Мы не можем судить об уровне из религиозности, они ведь уже давно умерли, – прибавила Елена. – Любая ссылка на них – манипуляция на интересах. Их взгляды теперь можно интерпретировать, как вздумается.

– Совершенно верно! Их религиозность – спекуляция для тех, кто хочет выставить их в выгодном свете. Для всех они свои, те, кто открывал законы физики и астрономии…

– Ах, оставь это, Алёша, прошу тебя! – сдалась Ольга. – Мы вышли на прогулку как – никак. Я не думаю, что мы имеем право говорить за всех, всех классифицировать по этому признаку и… Так убеждённо проповедовать своё видение.

Елена преисполнилась любви ко всем и вся, тихо улыбнулась словам подруги и вздохнула перед неизбежным прощанием.

– Павлуша переутомился, мы ушли слишком далеко в лес, – сказала она, – если мы пробудем с вами ещё немного, он не уснёт.

Смотря на сына, Елена неизменно подавляла в душе безотчётное желание кинуться к Алексею и целовать его до тех пор, пока он не пообещает остаться с ней до гроба. Это были спутанные глупые мысли, и Елена стыдилась их, но не могла справиться с искушением, таящимся в мечтах.

Несколько дней назад Александр, вспомнив, наконец, адрес жены, написал ей, что приезжает, чтобы забрать её в Петроград. «В Петрограде смутно, вы должны быть рядом с нами». Елена подумала, что мудрый человек посоветовал бы ей оставаться в более безопасной деревне, но Александр больше заботился о патриотизме, чем о семье. Точно так же, как бабушка Елены думала только о внешнем лоске и не волновалась о том, что спрятано за красивым фасадом одеяния из флирта.

– Как же они все похожи! – сказала она сыну. – Мне иногда вообще кажется, что человеческие характеры не умирают, а только кочуют из тела в тело. Что ты думаешь об этом, родной?

– Мама, а что такое «кочуют»? – только и смог ответить Павел, и мать скользнула по нему затуманенным любящим взглядом.

Глава 7

Как только Александр Жалов пересёк порог старого степановского дома, размеренный порядок жизни матери и сына потерпел унизительное фиаско. Он, какой-то новый и более ожесточенный, казался теперь Елене, да и Павлу, абсолютно чужим, и она, смутно догадываясь об этом, до конца осознала это только сейчас. Жалов носился по дому с воспалённым видом, кричал на слуг и делал всё, чтобы помешать другим. Елена рада была знать, что с мужем ничего не случилось, но сторонилась его, не без примеси чувства гадливости опасаясь, что глубоко, так глубоко, куда сама страшилась проникнуть, могла надеяться, что он не вернётся с войны. Оба чувства, страшное и светлое, померкли в тени того, что он говорил.

– Мы уезжаем, Лена, немедленно! – почти кричал Александр, не теряя озабоченности, ясно начертанной на искажённом открытием, что что-то пошло не по предначертанному плану лице.