Алая дорога

Елене удалось разжечь Александра, который обычно не любил сцен, пугаясь споров и чувствуя себя ничтожным. Во время ссор он, понурив голову, обычно отмалчивался, чтобы не дать противнику право освистать его.

– Что тебе нужно? Чтобы я страдал и валялся у тебя в ногах, вымаливая прощение? Хочешь причинить мне боль за то, что я не приехал проведать тебя в лес? Ну, прости, в Петербурге слишком много красавиц, чтобы бежать за тобой в деревню, если ты не захотела жить в столице.

«Удар за удар. Не хочешь ублажать мужа и бегать перед ним на цыпочках – получай», – подумала Елена. Она не успокоилась, волосы выбились из тугого пучка, когда она вгрызалась в них пальцами. Немного помолчав и отдышавшись, супруги возобновили дискуссию уже спокойнее.

– Так, значит, ты завёл любовницу? – проговорила она светским тоном, словно спрашивая его о новой лошади.

Это открытие ничуть не обожгло её, не оставило даже налёта страдания. Всё казалось забавным и немного пресным.

– Да, – не стал отпираться Александр, гордо вскинув голову, отчего копна густых русых волос закачалась в пируете, – и она по-настоящему любит меня, не то, что ты.

– Да перестань, Саша! – в её голосе слышалась подкрашенная горечью ирония. – Ты едва ли думал о моём отношении к тебе, просто завёл новую погремушку и радовался ей, пока она тебе не наскучила. Я вообще удивляюсь, как не надоела тебе ещё до свадьбы.

– Представь, не надоела.

– Да перестань. Этот брак был угоден семьям, больше ничего.

– Неправда! – начал обижаться Александр, твёрдо веря, что множество причин для вступления в брак обернулись всего одной, той, которую он и упомянул. – Мне хотелось вытащить тебя из того понурого состояния, но ты день ото дня становилась всё более хмурой.

– … и наскучила тебе, – она вздохнула. – Саша, я благодарна тебе за это, правда, – сказала она серьёзным голосом. – Ты думал, я не поняла, ради чего ты это сделал, но я этого не забуду. Ты же мог жениться на любой. Да ты вообще жениться не хотел… А мне не нужно было замуж.

– На тебе хотел, ты действительно нравилась мне.

Увещевания матери и собственные страхи стать предметом сплетен, если не удастся остепениться до тридцати лет, испарились из ненадёжной памяти Александра. О холостяках, как и о старых девах, гуляли не слишком приятные толки.

– Так что проку нам жить вместе, если между нами не было ничего с самого начала? Давай оставим симпатию и благодарность, – она не слушала Александра, представляя вольную жизнь без ограничений и пряток.

Опасаясь, как бы он не рассвирепел, Елена отвернула от Александра голову, продолжая внимательно следить за его реакцией.

– Конечно, оставим, – недоумённо произнёс Жалов.

– Послушай, Саша, мы неплохо жили, даже лучше многих. Некоторые ведь проходят от любви до ненависти. Я не хочу, чтобы Павлуша видел, как мы с каждым днём всё больше противны друг другу. Давай оставим то хорошее, что было между нами, отпустим сами себя.

– Что? – выдохнул Александр, переставая теребить пуговицу на кителе.

– Давай разведёмся, – выдохнула Елена, благодаря саму себя за то, что, наконец, открыла мужу свои давнишние замыслы. – Павел должен остаться со мной, ты можешь навещать его. Ты же никогда особенно не был привязан к нему…

Видя, что Александр намерен возразить, Елена набрала в рот побольше воздуха и затараторила:

– Женись снова на ком угодно или живи вольно, такой образ идет тебе много больше. В новом обществе уж точно не будет места нам с нашими пустыми проблемами. Не осложняй жизнь ни себе ни мне…

Поспешно произнеся всё это, напав на, как ей казалось, ключ к его согласию и надеясь, что доводы о свободе произведут на мужа впечатление, Елена преисполнилась умиления собственной сообразительностью. Ей казалось, что Александр не может не проникнуться разумностью произнесённых фраз.

– Развод? – его голубые глаза по-детски наивно смотрели в её сине – зелёные.

– Да, мой хороший. Это будет…

– Развод? – крикнул он. – Ты что, совсем обезумела без людей?! Матушка никогда не разрешит нам развестись, это неприлично!

– Но Ахматова и Гумилёв ведь развелись!

– Они не развелись, просто не живут вместе. Сумасшедшие поэты, им можно. Богема!

– А мы разве не относились к богеме? Ты же с огромным удовольствием вертелся в этих кругах!

– Это другое, мы ведь…

– Послушай, – вкрадчиво произнесла Елена, словно уговаривая ребёнка выпить горькое лекарство. – Общественное мнение складывается из того, как ты сам ведёшь себя среди тех, кто его составляет. Вспомни Элен Толстого… Если тебе оно так дорого, просто держись твёрдо, и они примут тебя, да ещё и станут восхищаться!

– Нет, Лена, нет! Это будет скандал!

«Боже, ну забила тебе матушка голову! Неужели в Петербурге кого-то ещё волнуют сплетни?» Благоприятный исход дела уже начал маячить на горизонте, и вот опять всё покрылось ржавчиной неопределённости.