Алая птица

По крайней мере, Айрин хотелось надеяться, что Соловей не пропьет кулон в первом попавшемся пабе, а действительно доставит Рунару.

Надежды таяли вместе с ее рассудком. В темноте ей мерещились призраки, голоса духов не оставляли даже по ночам, а во снах царили ужасы. Айрин снова переживала смерть отца и сестры, а порой ей снилось, что она вышла замуж за Гуго и заперта в собственном доме без капли колдовства. Иногда в забытии ей мерещился Рунар, живой или мертвый: его пытали, казнили, заставляли Айрин испытывать на нем самые страшные руны.

Оковы мучали ее постоянно. Без магии она ощущала себя никчемной, слабой, униженной. За краткие месяцы жизни во дворце сила стала неотъемлемой ее частью, а когда ее забрали, мириться с потерей оказалось невыносимо.

Однажды Шахар силой выволок Айрин на верхнюю палубу, где ее вырвало за борт. Наемник что-то втолковывал ей, но она только мотала головой и мычала сквозь зубы.

В конце концов, ему пришлось устроить Айрин на одеяле в карцере, где отвратительно воняло козами, но после гнилостной духоты фальшь палубы такое соседство показалось королевским.

Причиной невиданной щедрости стало то, что «Восход» вышел в открытые воды Мраморного моря.

На одиннадцатый день плаванья корабль достиг Аулукса.

Глава 34 Певчая птица

Бард проклинал все на свете: свою жадность, любопытство, не кстати вылезшее благородство, похищенную княжну, ушлых торговцев, старых и ленивых лошадей, пустые карманы, черствый хлеб, моросящий дождь, судьбу, стражу, порвавшийся сапог. Список пополнялся по мере того, как Соловей всеми правдами и неправдами пробирался через половину королевства к столице.

«Восход» успел уйти слишком далеко. Путешествие до столицы на самой лучшей лошади напрямик заняло бы четыре дня, у барда имелись только собственные ноги, лютня и пустой желудок.

Ему повезло наткнуться на торговое суденышко, владела которым семья потомственных кожеделов. Они возили товары по всему Рейненберну, предлагая изделия из кожи и кости: чинили и продавали обувь, одежду, сумки, украшения и утварь, даже переплетали книги. Их крошечный трюм был набит до отказа, поэтому вся многочисленная семья ютилась в каюте, рассчитанной на одного капитана.

Соловью пришлось ютиться на мешке с дублеными заготовками, а за жидкую похлебку платить песнями и сказками.

Радость продлилась недолго: торговцы швартовались у каждого причала, коих на Синей, внезапно для барда, оказались бесчисленные дюжины. И все равно он выиграл целый день, чем был до странности горд.

Затем была пешая дорога, которая все не кончалась.

Порой ему хотелось бросить все и заложить проклятый кулон или выбросить в ближайшие кусты. Он даже доставал его пару раз из кармана, крутил в чутких пальцах. Камень искрился и переливался, как осколок небес.

На пятый день Соловей как обычно остановился в трактире одного из городков, попавшихся на пути. До столицы же оставалось, как пешком до Шариба.

— Толку от моей помощи, — делился он с пивной кружкой. — Княжну наверняка уже продали за море. Может, ну это все?

Бард сделал приличный глоток. В горле свербело после долгого выступления. Посетители разошлись после полуночи, а до этого он развлекал их веселыми песнями и лиричными балладами. Благодаря ему трактирщик сорвал большой куш и сиял, как новый медяк, пересчитывая выручку за стойкой.

Его дочка, пышная девушка с сочными алыми губками и не менее сочными формами, призывно улыбалась, протирая соседний стол.

— Может, ну это все? — повторил в полголоса Соловей, с интересом приглядываясь к девице.

Но вдруг перед глазами встало другое лицо — отчаянное и вместе с тем упрямое.

Соловей слышал много слухов о благословенной княжне, они неслись от поселения к поселению, как чума. Одни говорили, что она уродлива, как сам дьявол, с клыками, трупной кожей, черными глазами, один взгляд которых высасывал душу. Другие считали, что княжна прекрасна и нежна, словно рассвет. На этом обычно описание заканчивалось. Люди во всех подробностях представляли себе монстра, но пасовали перед красотой.

Увидев княжну воочию, Соловей решил для себя, что абсолютно все слухи врут: она была обычной девушкой, не краше и не страшнее прочих.

Дочка трактирщика тем временем принялась неторопливо натирать его стол. Бард осушил кружку и подмигнул ей.

В конце концов, кто он такой, чтобы врываться во дворец и требовать аудиенции у Придворного мага? За такое его тут же запрут в темнице до конца жизни, а жизнь свою Соловей очень любил, особенно в такие страстные ночи.

Снимая с него куртку, девушка нащупала в кармане кулон и немедленно вытянула его на свет.

— Ах, красота-то какая! Камень-то как сверкает! Откуда он у тебя?

Соловей наскоро сочинил сказку про спасение дочери лорда из лап разбойника, за что счастливый батюшка со слезами на глазах вручил ему эту побрякушку.

— Подаришь мне? — она кокетливо надула губки и приложила украшение к своей необъятной груди.

Бард чуть было не ляпнул «да», но передумал. Такому драгоценному камню место было в королевской короне, но никак не на шее у трактирщицы в захудалом городишке.