Алая стена

Борис сидел в ожидании службы, ему хотелось поскорее уйти из этого места. В один момент к нему подсел Алиев. Он протянул шоколад Борису, скорчив подобие дружелюбной улыбки, осушив передние зубы. Получилась гримаса. Он напоминал чёрта. Наконец, народ расселся по местам и началась служба. К несчастью Бориса, он как-то позабыл, что утренняя церемония длится примерно три часа. Его характерной чертой была рассеянность и некоторая неразборчивость в своих поступках и мыслях. Так, все эти три часа, без учёта времени ожидания, Борис терпел ужасный голод, потому что по глупости своей он решил не есть этим утром, при этом не имея на это каких-то веских причин, за исключением утренней тошноты. И все эти три часа в его руках таял потрясающий шоколад, который приятно лежал в его ладонях и провоцировал своевременное выделение желудочного сока и слюны, которую Борис сглатывал чуть ли не ежеминутно. Он даже успел проверить, не шуршит ли обёртка, не будет ли в случае чего заметно, что он распаковал и откусил нежнейшую дольку этой шоколадной плитки. Результат был удовлетворяющим потребности мужчины, но он проявил немыслимую выдержку и всё же дождался окончания церемонии.

Сразу после окончания службы, Борис встал и открыл шоколад, а затем – отломил и съел одну тающую во рту дольку, чтобы хотя бы не сосало и не урчало в его бедном, соскучившемся по еде животе. По странному стечению обстоятельств, которые очевидно притягивал Борис, все, а именно куча людей, не пренебрёгших к прочтению хотя бы первого тома сводника законов, заметили такое неприемлемое и кощунственное по отношению к Правителю действие. Все эти люди уличили мужчину в нарушении святого закона, эти сотни глаз выпучились на него, рискуя выкатиться и направиться всей это толпой прямиком к нему. Борис стоял в полном недоумении. Что он сделал? Съел шоколад? «С каких пор это стало чем-то запретным?» – подумал он. Тут к нему подбежал Алиев, весь упыхавшийся, в панике, активно жестикулируя, и сказал, что шоколад, как и любой продукт, нельзя есть в церкви, и что это карается единственным в своём роде приговором, то есть смертным. Борис опешил. Он вспомнил те три тома с законами, глядя на которые, он испытывал прилив лени, отвращения на физическом уровне, в общем всё, что было несвойственно ему до того. «Три тома свода законов! Да куда это годится?». К этому времени успела подбежать и Мари, она тоже не читала законов, однако она была очень сообразительна, так, по реакции окружающих и по бледному лицу мужа она поняла, что дело тут обстоит весьма серьёзное и, по всей видимости, абсурдное.

Алиев, какую бы он кривую дружелюбную улыбку не делал, как бы он не почивал своих знакомых, подразумевая, что те прочли законы, и не допустят глупости – несмотря на это всё, он оставался верен Правителю, и его законам, и чётко знал, что «любой грех наказуем, неминуемо, погибелью самого грешника, и что простить его – значит посодействовать».

Глава 4.

Заявление, поданное Алиевым, уже с большим увлечением расследовали, и его посадили под временную стражу. Прошло несколько дней, как все провидцы и авгуры прочитали это дело со стекающей слюной и горящими глазами. За это время Мария постарела внешне на лет десять: появились массивные мешки под глазами отвратительно фиолетового оттенка с элементами зелёного, обвисла и побледнела кожа, проступили глубокие морщины. Параллельно её тошнило и мутило, тянуло поясницу и хотелось есть больше прежнего, что являлось симптоматикой беременности на лицо, тем не менее Мари было не до того, и она не шла на приём к врачу, считая все эти признаки всего лишь следствием нервного истощения. Тем более, что разрешения на ребёнка, по законам Фелисидада, никто им не давал. Так что очередное нарушение закона только ухудшило бы ситуацию её супруга.

Мари начала суетливо искать пути достижения апелляции, несмотря на то, что таковая не предусматривается: за все дни единоличного правления Достопочтенного не была осуществлена ни одна подобная процедура. «Наша будет первой» – была уверена Мария. Она даже нашла контакты человека, который по итогу вёл дело её мужа. Им был Рафаэль Санчес, один из ближайших к одному из провидцев авгур. Хотя иметь на руках имя этого человека уже является своего рода достижением, назначить встречу с ним представлялось невозможным. Но на что только не пойдёт женщина, которая любит своего мужчину, верно?

Кривой дорожкой Мари добилась встречи с Санчесом. Она была назначена на сегодня, в шесть часов вечера. Правда Рафаэль был убеждён, что ужинать он будет с некой Габриэль Вернер – писательницей, подрабатывающей в муниципальной газете, немкой по происхождению. Мари для своих целей научилась подделывать немецкий акцент, вызубрила своё новое имя и даже сменила стиль на более элегантный и возрастной. Более того, она пришла на пятнадцать минут раньше, подражая немецкой пунктуальности.