Алая Топь

Когда на ясное небо начали набегать тени, в поселении волчьего народа зажгли огни. В согревшемся воздухе полились первые напевы, зазвенели и забренчали диковинные инструменты, и гомон голосов расплавился, смешиваясь со странной музыкой обитателей гор. Для празднования установили навес, под которым разбросали подушки и расставили вплотную друг к другу низкие столы. Все желающие могли поздравить счастливую Гордану с вновь обретенным наследником. Волчья княгиня сидела во главе стола, настолько огромная и высокая, что казалось, даже под самим небом ей тесно. По правую руку от нее сидел сын, по левую – Матерый. Обернувшись человеком, симпатичнее он не стал, сделалось только заметнее, как потрепала его жизнь. Сквозь редкие седые волосы просматривались розовые полосы шрамов, один глаз был подслеповат и постоянно щурился, а нос был сломан столько раз, что какая-нибудь ласточка, наевшаяся перебродивших ягод, могла принять его за свое гнездо.

Святослава и Ольгу усадили по правую руку от Власа. Не успели они устроиться и взглянуть на выставленные перед ними блюда, Гордана принялась потчевать их брагой и расспрашивать о жизни в Доле и при дворе Кощея. Немало расстроилась волчья княгиня, узнав, что старый князь скончался. И хмуро сдвинулись ее соболиные брови, когда рассказал Святослав о злодеяниях Даны, о нашествии мертвой воды и о жестокости, с какой та мучила бедную Милораду.

– Много мы слыхали об этой княгине-колдунье, – процедила Гордана. – Создала она Алую Топь колдовством, не на добро направленным. Хотя какое колдовство может быть добрым, если невинные кровь проливают? Но это было и остается одним из самых страшных ее злодеяний.

– Произошло что-то кроме появления Алой Топи? – догадался Святослав.

– Верно, – кивнула Гордана. – В тот день много нитей судьбы оборвалось. Много дыр появилось там, где жизнь со смертью соприкасаются, но не переплетаются. Не переплетались.

– Дана много говорила о том, чтобы жизнь со смертью поженить, но мы не знаем…

Свят замолчал под пронзительным взглядом янтарных глаз Горданы. Женщина предостерегающе улыбнулась. Мол, не сейчас, потом. Щедрой рукой плеснула еще браги князю и сидевшей рядом с ним Ольге. Рассмеялась, спрашивая:

– Ну, Ольга Разумная, Кощеева гордость! Долго будет тебя названый батюшка подле себя держать?

– Кажется, недолго, – улыбнулась та. – А ты хорошо его знаешь, княгиня?

– Знаю-знаю. И тебя видала краем глаза, пока ты еще ходить училась. Совсем кроха была, а он уж так от умиления и гордости трясся, что чуть кости не растерял. Мир мы тогда не заключили. Жаль, конечно. Но до чего ж ты славная была.

– Сосватать меня хочет, – вздохнула Ольга. – Но если мы свадьбу расстроим да правду расскажем, может, и передумает батюшка.

– Сосватать тебя ему будет трудно, – ухмыльнулась княгиня. – Столько он дел наворотил за жизнь свою бессмертную, стольких девиц до слез довел, но тебе такого не пожелает. А значит, будет к каждому жениху во сто крат строже, чем к себе.

Слушал Влас речи матери, а вместо вымоченного мяса собственные губы жевал. Может, дело было в браге, лившейся в горло, как в бездонную бочку. А может, просто тоска по родному теплу выродилась в жадность. А может, и все сразу, но почувствовал Влас, как назревает в его груди злость, обида. Он давил ее в себе, напоминая, как радовалась Гордана его прибытию, как целовала в щеки, как ерошила волосы, находя сходство то с собой, то с Микулой, как за руку таскала по волчьему поселению, знакомя со всеми. И так счастлива она была, что не успевал Влас и слова вставить в ее речи. Но тут что-то лопнуло у него внутри, тонкая струна самообладания надорвалась, наполняя голову оглушающим звоном. Влас вытянул шею, чтобы поймать ее взгляд, и спросил со всей серьезностью:

– Почему ты ушла тогда? Почему ни разу не навестила батюшку?

Всякая веселость исчезла с лица Горданы, как утренняя дымка. Засияла в янтаре застарелая боль.

– Умер мой батюшка, Серый Волк, я отправилась с ним проститься. Но, кроме меня, некому стало заботиться о стае. У нас были трудные времена.

– Почему ты ни разу не наведалась к нам? Даже весточки не прислала? Почему с собой не забрала?

– Я думала, так будет лучше. Что ты в отца уродишься, хутором заниматься станешь. Не хотела я для тебя волчьей доли.

– Он же любит тебя! – гаркнул Влас так, что все вокруг обернулись. Лицо его горело пунцовым, зубы скрежетали. – Как ты могла? И сидишь теперь, улыбаешься, словно так и должно быть.

– Влас, – попыталась окликнуть его Гордана, но Матерый нашел более действенный способ. Схватил со стола чарку воды да выплеснул на новоявленного княжича.

– Остынь, щенок, и впредь голоса на княгиню не повышай! – проскрипел он и вернулся к еде.

Гордана опустила глаза.

– Алая Топь, – прошелестел ее голос.

– Что?