Алая вуаль

Я помахала ножом над его головой, а он запрыгал, чтобы схватить его. Лезвие отбрасывало сверкающие блики на мостовую.

– Красиво, да? Если сможешь дотянуться до него, я отдам его тебе.

Лютен щелкнул зубами и привстал на цыпочки, но я была намного выше его; он не мог дотянуться даже до рукояти, пока держал меня за запястье.

– Давай, – сказала я ему ободряюще.

Лютен вытянулся еще сильнее, его хрупкие ручки задрожали.

– Почти дотянулся.

Его пальцы чуть соскользнули с моего запястья – всего на дюйм, – но мне этого хватило. Швырнув нож, я развернулась и без оглядки побежала к Михалу. Когда я прыгнула в его объятия, лютен не стал хватать меня своими длинными пальцами. Одисса тут же захлопнула дверь, а Дмитрий приоткрыл занавески и выглянул на улицу в окно.

– Пропал, – изумленно сказал он. – Паршивец исчез!

Тяжело дыша, я высвободилась из объятий Михала и оттеснила Дмитрия от окна, посмотрела сквозь щель в занавесках туда, где минуту назад стоял лютен. Сейчас на улице лишь светило яркое солнце и кружили рыжие кленовые листья. Даже серебряный нож исчез, испарился, словно я все выдумала.

Глава 40. Курица

Т ой же ночью мы уже были у Цезарина. Из сырого и вонючего переулка мы поглядывали на доки. Пахло рыбой и отбросами. Я поморщила нос от отвращения. Однако никто ничего не говорил – только Одисса скривилась так, словно ей в глаза воткнули булавки, – поэтому молчала и я. Если уж вампиры могли вынести эту вонь, то и я смогу.

– Думаю, тебе лучше спрятать лицо, – прошептал мне Михал. – Они почти закончили проверку.

Еще в Амандине он одолжил мне свой дорожный плащ. Дмитрий тоже предложил свой, но мы оба проигнорировали. В то мгновение между нами установилось молчаливое перемирие – взаимное недоверие к Дмитрию и негласная договоренность никогда не упоминать о произошедшем на чердаке. Я не могла понять, благодарна я или нет. Теперь, когда гнев рассеялся, осталось лишь чувство стыда, но думать об этом у меня не было времени. Уж точно не сейчас.

Я натянула плащ на голову; полуночный ветерок трепал мне волосы и плакаты с наградой. Намокшие и выцветшие от дождя, они валялись по всему переулку. Бумага у них была плотнее, чем на плакатах в Амандине. Папенька словно надеялся, что я когда-нибудь вернусь в Цезарин или, может, что я не покидала город. Я начала расхаживать из стороны в сторону. Плащ путался в ногах, слишком длинный и большой. С досадой я закатала рукава. Я ощущала себя ангелом смерти, сулящим горе. Только косы не хватало.

Я старалась не смотреть на доки.

– Ты тут вообще на себя не похожа, – задумчиво протянула Одисса, сорвав плакат с грязной кирпичной стены и изучая мое лицо. – Ты выглядишь слишком… царственно. Как одна капризная вдовствующая императрица, с которой я была знакома.

Я выхватила плакат из ее рук, оторвав половину. Она изогнула бровь и с равнодушным видом отшвырнула порванную часть.

– В чем дело, Селия? Ты такая расстроенная.

– Может, и мне начать рассматривать твое лицо поближе?

– Я вовсе не против, дорогая. Мне нечего скрывать, – усмехнулась вампирша и отвернулась. – Однако тебе стоит знать, что постоянный гнев подрывает здоровье человека. Давление поднимается, начинаются проблемы с сердцем и желудком, возникают головные боли. Даже кожа портится.

Одисса разгладила мне морщинку между бровями; в ее глазах плясал лукавый огонек. Она еще не заговаривала о брате, но, кажется, сейчас она была более настроена на беседу со мной и хотела узнать меня ближе. Я понимала, что она знала о моих подозрениях.

– Несколько лет назад я изучала медицину.

– Да ты, выходит, целительница. – Я раздраженно смахнула ее руку.

Одисса засмеялась и подошла к Дмитрию, который уже несколько часов безуспешно пытался поймать мой взгляд. Когда я случайно глянула на него, он решительно двинулся ко мне:

– Селия…

Я отвернулась, не в силах смотреть на него. Послание в кресте, казалось, прожигало дыру в лифе моего платья. Я едва сдержалась, чтобы не заскрипеть зубами, как Звездные Слезинки, ведь я не хотела, чтобы моя сестра оказалась замешанной во всем этом. Я куда больше подозревала Дмитрия, чем свою сестру, но, если Филиппа все же знала Бабетту – и это под большим вопросом, – знала ли она Дмитрия? А вдруг он и был ее таинственным возлюбленным? Но хотела ли я об этом знать?

– Прекрати, Дмитрий, – устало произнесла я, когда он открыл рот. – Оставь меня в покое.

«Прекрати, Селия. Оставь уже все в покое».

Ничуть не смутившись, он снова возник передо мной и вынул из кармана полотняный мешочек.

– Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но когда ты в последний раз ела? Я решил захватить хлеба в городе…

Повинуясь порыву, я выбила мешочек у него из рук, и тот упал на грязную улицу. Извиняться я не стала.

– Что еще ты решил захватить?

Дмитрий заморгал:

– Я не понимаю, о чем ты…

– У вас кровь на воротнике, месье Петров.

Лицо Дмитрия на секунду застыло, но в следующую секунду он снова ослепительно заулыбался. Он вынул из плаща золотистую грушу и помахал ею у меня перед носом.