Алая вуаль

«Потому что твоя шлюшка может прятаться в моем урожае?»

«Кажется, она просто сбежала с какой-то тварью».

А затем подхваченные моим стыдом два слова:

«Найти»

«Спасти».

– Тогда где же она?

Услышав голос Жан-Люка, я снова обернулась. В беспомощной мольбе он окинул руками доки, гробы, да и весь город. Его лицо исказилось, руки задрожали.

– Если она может пойти в бордель в Амандине – практически раздеться перед незнакомцем, – почему же она тогда не может пойти к своему жениху?

Рид с досадой покачал головой, а Михал отпустил меня.

– Мы ничего не знаем о вампирах. Возможно, ее принудили…

– На ней не было обручального кольца.

Курица, о которой все позабыли, клевала зерно.

– Лу рассказала тебе об этом? Все свидетели говорили одно и то же: алое платье куртизанки, никаких колец на руках.

– Это еще ничего не значит. Совершенно ничего. Послушай меня, Жан. – Рид схватил Жан-Люка за руку, когда тот усмехнулся и пошел прочь. – Да послушай же! Вы в ту ночь поссорились… тогда она сняла кольцо. И в парке Бриндель тоже. – Жан-Люк зарычал, но Рид не ослабил хватку. – Возможно, вампир забрал у нее кольцо, или, может, оно потерялось, когда ее схватили. Да что угодно могло произойти…

Жан-Люк дернулся.

– И мы не узнаем, пока не найдем ее, – сказал он.

Рид тяжело вздохнул и посмотрел на Жан-Люка, прошедшего мимо курицы.

– Ты склонен предполагать худшее.

– Нет, я склонен найти ее, – бросил он зло через плечо. – Найти ее, схватить эту гребаную ночную тварь, забравшую ее, и никогда больше не спускать с Селии глаз.

Спустя долгое мгновение Рид пошел за Жан-Люком, и они вновь оказались посреди суматохи – начальник порта и Фредерик едва не подрались из-за собаки. Я же осталась в тихом переулке.

– Селия? – тихо позвал меня Дмитрий, но я вскинула руку, не в силах с ним разговаривать.

«Найти».

«Спасти».

У этих слов был какой-то неправильный привкус: горький и едкий. Осуждение Жан-Люка мягко переплеталось с ними и усиливало их злобу.

«Едва ли я смогу отправить ее в отставку. Селия хрупкая».

«Мы же оба прекрасно понимаем, что Моргана перерезала бы тебе горло, не окажись там Лу».

«Никогда больше не спускать с Селии глаз».

Проглотив эти слова, я заставила себя посмотреть на Михала, заглянуть в его черные глаза.

– Нет, – сказала я, пытаясь подражать его самообладанию, придать своему лицу холодное и бесстрастное выражение, как у вампира. Я тоже могу быть как из камня. Я не сломаюсь, не разобьюсь. – Я не хочу говорить с ним.

Губы Михала сжались, словно он хотел возразить, но он лишь кивнул и поправил мне капюшон. Он отступил и протянул мне руку, на этот раз предлагая мне самой сделать выбор и пойти с ним по собственной воле.

Без раздумий я приняла его руку.

Молча он помог мне забраться в гроб; Одисса и Дмитрий закрылись в своих, и моряки потянули нас на корабль. Задержав дыхание, я считала каждое биение сердце и молилась, чтобы все прошло гладко. А все статуи такие же пустые, какая я сейчас? Такие же хрупкие? Боятся ли они, как я? Наконец собака начальника перестала выть, а дети притихли. Даже фермер уже не ругался. Слышались только приказы шассеров, ворчание торговцев и рабочих.

На глазах у меня выступили слезы облегчения.

И когда я выдохнула – уверенная, что мы добрались до трапа, – моряк рядом в ужасе вскрикнул. В ответ закудахтала курица, и гроб накренился. Михал обхватил меня за талию, крышка открылась и грохнулась на булыжники. Зло выругавшись, Михал развернулся так, чтобы оказаться подо мной. Когда мы упали, зубы у меня клацнули.

Мы перекатились по земле, и перед нами возникли знакомые сапоги.

– О боже, – прошептала я.

«О боже, боже, боже…»

– Поверь мне, – смиренно вздохнул Михал и посмотрел на небо. Жан-Люк в ужасе на нас воззрился, а в порту воцарилась тишина. – Он нам не поможет.

Глава 41. Последняя капля

Я медленно поднялась на ноги.

Никогда прежде на меня не смотрело столько ошарашенных людей, но впервые в жизни я не краснела от такого внимания. Я не спотыкалась и не запиналась, глядя на их изумление и растущее негодование. Нет, руки и ноги у меня словно заледенели. Я вскинула подбородок и дрожащими пальцами оправила на себе платье, пригладила волосы. Потому что просто не знала, что еще мне оставалось делать. Я не могла смотреть Жан-Люку в глаза, видеть упрек в его взгляде. Краска схлынула с его лица. Он хотел что-то сказать, но не смог найти слов. Он не понимал. Разумеется, не понимал – никто не понимал, – и подбородок у меня задрожал.

Я во всем виновата.