— Не льстите себе. — Убегая от него, я слишком поздно понимаю, что вместо камина направилась к кровати.
Смех Михаля мрачен, он изобилует обещаниями, которых я не понимаю.
— Конечно.
— Почему вы
— Сейчас семь часов вечера. — Он возвращает взгляд к потолку. — И я пришел, чтобы убедиться, что ты жива, — язвительно говорит он. — После вашего краха в L’Ange de la Mort я боялся, что твое сердце остановится, а я не могу этого допустить. Хотя мы и добились прогресса, наша работа остается незавершенной.
— Прогресс, — повторяю я.
— Когда у тебя появилась никтофобия51
?— Какое
Его черные глаза возвращаются к моим.
— Это важно, потому что никтофобия, похоже, является твоим стимулом. Я понял это, как только вошел в твою комнату. Оба сдвига я почувствовал сразу после того, как ты оставила здесь в темноте, а третий произошел в театре — опять же, в темноте.
Я взбиваю подушку со
— Многие люди боятся темноты.
— Не так, как вы. Никогда прежде я не наблюдал такой интенсивной психологической реакции. — Его глаза становятся ярче, голоднее, когда они ищут мое лицо, и, казалось бы, без спроса он придвигается ближе к кровати. Ко мне. — Я полагаю, что твой страх позволил тебе проскользнуть сквозь вуаль. Он позволил тебе увидеть призраков. Говорить с ними.
Такт молчания.
Я открываю рот, чтобы опровергнуть его утверждение, но оно не кажется… совершенно нелепым, и, кажется, согласуется с объяснением Милы. Каждый раз, когда появлялись призраки, за самым последним исключением, я была в состоянии панического приступа. Действительно, в золотистом свете свечей я могу даже признать, что никогда не чувствую себя ближе к смерти, чем в темноте.
— Это и есть ваш план? — Подняв подбородок и выпрямив позвоночник, я изображаю браваду. — Вы будете погружать меня во тьму, пока не добьетесь своего? Или это то, чего вы
Весь интерес в его глазах угасает.
— Ты задаешь много вопросов.
— Зачем вообще зажигать эти свечи? — Я развожу руки в стороны, безрассудно и, возможно, глупо, и жестом показываю на свечи вокруг нас. — Разве вы не оттягиваете неизбежное?
— Возможно, — холодно отвечает он, наклоняя голову. — Тем не менее я оценил твои усилия в театре и решил открыть для тебя свой дом. С этой ночи ты можешь свободно перемещаться по замку. Считай это знаком моей доброй воли. Однако не нарушай моего гостеприимства, питомица, — он шагнул ближе, и его голос смягчился в этой ужасной и смертоносной манере. — Не пытайся бежать. Ты пожалеешь, если сделаешь это.
— Прекрати
— Это не угроза. Остров опасен, а у меня сегодня дела в другом месте. Я не смогу вмешаться, если ты забредешь слишком далеко.
Прошло несколько секунд, прежде чем слова пробились сквозь густую дымку моего гнева.
— Что за дела? — недоверчиво спрашиваю я, представляя себе бескровное тело Бабетты и наброски углем других его жертв: человека, Белая Дама, лу-гару и мелузины. Всего пять видов. Ни одного вампира.
Все их тела лишены крови.
Жесткая острота срочности подтачивает мой гнев. Если Михаль планирует покинуть этот остров, можно не сомневаться, что шестой труп вскоре окажется в Бельтерре. Мне нужно как-то остановить его, обезвредить, но если не найти смертоносное магическое оружие…
Я напрягаюсь от осознания. Если Михаль действительно планирует уехать, я могу воспользоваться этой возможностью и поискать свой крест. Он где-то спрятал его, и хотя Мила не подтвердила мои подозрения насчет серебра, мне больше не на что опереться. Я не могу спасти эту жертву — мой желудок скручивается от сожаления, — но, возможно, я смогу спасти следующую. Возможно, я смогу
— Что за дело? — снова спрашиваю я, на этот раз мой голос тверже.
— Не твое.