Аламут

— Вижу, — промолвил Айдан. Это все были доводы рассудка. Он сомневался, что они значили что-то для этой мрачного вида женщины, встретившей их так радостно и с таким вызовом. Женщины, которая была, как почувствовал Айдан, больна душой и телом. Он не был целителем: этот дар достался его брату. Но он мог распознать болезнь тела. Видимо, она подарила своему господину сына, но он оказался не столь сильным, как тот надеялся. Или как предполагала она. Она не простит себе этого.

— Я думаю, — сказал Тибо, неохотно, но так, словно не мог не высказать это, — я думаю, что для нее это оказалось не к добру — то, что было между матерью и Герейнтом. Видеть такое, слушать песни и мечтать о любви… Любовь — это не то, о чем должны думать женщины, когда выходят замуж.

— Возможно, так бывает в первый раз, — согласился Айдан.

— Мать говорила ей это. Она ответила, что верит ее словам. Но Джоанна всегда хотела получить все разом.

Айдан помедлил у окна. Внизу, во внутреннем дворе, играл фонтан, освежая воздух своими брызгами. Он вдохнул запах роз, воды, солнечного света. Если бы Айдан захотел, он мог бы простереть силу большую, чем сила рук, увидеть больше, чем можно увидеть глазами, услышать больше, чем можно услышать ушами.

Они находились здесь, те трое, кого Герейнт называл женой и детьми. Те, кого отметил Повелитель Ассасинов, дабы заполучить их живыми или мертвыми.

И поэтому Айдан находился здесь, а не на дороге в Масиаф. Синан определенно должен был нанести новый удар, и наверняка в скором времени: так скоро, что Айдан боялся оставить дом без своей защиты. Высокий Двор собирался на Праздник Победы, отметить тот великий и священный день, когда Иерусалим пал пред воинством крестоносцев. Маргарет должна была прибыть до этого дня, дабы официально объявить о кончине лорда Аква Белла и испросить милости короля назвать нового лорда. Это, конечно, должен быть Тибо, но ему еще оставалось больше года до совершеннолетия. Она станет править замком от его имени, как делала во времена его раннего детства. «И это, — говорила Маргарет, — может способствовать его безопасности. Если сразу назвать его лордом, Синан наверняка убьет его.»

Айдан напряг свои сверхчувства. Город обрушил на него лавину ощущений. Айдан выстроил щит из сверхчувств, и оградил им дом. Они отмечали, кто находится в этом доме, кто болен и кто здоров душою, кто входит и кто выходит.

Вначале было трудно удерживать такую ограду, словно бы ему пришлось сражаться в непривычных доспехах: тяжелых, неуклюжих, натирающих кожу. Но постепенно он приспособился пользоваться этим умением. Теперь оно походило скорее не на доспех, а на вторую кожу, словно пределы его тела простирались на весь дом.

Он оперся на подоконник, борясь со слабостью, всегда наступавшей после обращения к мощи. Слабость постепенно прошла, и Айдан выпрямился.

Тибо ничего не заметил и ничего не понял. Он думал о своих собственных тревожных мыслях. К смущению Айдана, эти мысли были чрезвычайно близки к его собственным.

— Ведь это хорошо, что она пришла сюда, правда? — спросил мальчик. — Если на не нападут, мы будем рядом и сможем защитить ее.

Айдану понравилось это «мы». Он улыбнулся мальчику и потянулся за своей домашней туникой.

— Да, господин оруженосец. Может, пойдем посмотрим, не проснулись ли остальные?

6

Ранульф даже не озаботился тем, чтобы послать слугу за своей сбежавшей женой. И она желала бы, чтобы он этого и не делал. Сейчас, в присутствии матери, Джоанна словно стала в чем-то иной. Ее тело, так долго напряженное, вынужденное сопротивляться, выразило свою волю. Довольно.

Она спала так, как ей не доводилось спать с детства, и ела так, как не ела со времени исчезновения Аймери. Ей дозволено было жить и выздоравливать, насколько это было возможно в той скорбной обстановке, что царила в доме. Но даже скорбь была частью ее исцеления. Это позволяло ей забыть то, от чего невозможно было убежать: на ее побег муж не откликнулся ни единым словом. Ни признака поисков. Ни даже гневного ропота.

Она дала ему то, чего он хотел. Кажется, ему больше ничего не было нужно от нее.

Наконец-то, кажется, они были заодно. Она сказала себе, что счастлива. Она выбросила его из мыслей. Он лишил его прав на ее собственного ребенка. Значит, она больше не будет ни женой, ни матерью. Она снова Отекур, и только Отекур. Она должна забыть его имя.

Она твердила это себе, одиноко сидя на бортике фонтана во внутреннем дворике. Было еще рано, едва рассвело; воздух был прохладным, брызги холодили ее лицо. Яркие рыбки вились вокруг ее руки, разыскивая крошки, которые она им бросала.

Странно, но присутствие можно почувствовать, даже не видя тени, отбрасываемой пришедшим в солнечном свете, не слыша шагов по камням двора. Она выпрямилась, но не обернулась. В течение трех дней после его приезда она не видела его. Он успел побывать всюду, выезжал верхом в город; она лежала в постели или медленно передвигалась по дому, обедала в одиночестве или вдвоем с братом. Брат же только и говорил, что об Айдане.