Аламут

— Не знаю. Быть может. Что может случиться, если я выйду за пределы, отпущенные смертным… — Он вздрогнул. — Вы помните легенду о Тифоне?

Джоанна кивнула, тоже вздрогнув:

— Языческая легенда. Он получил бессмертие, но забыл попросить вечной юности. Он старился. Он не переставал стариться. И не мог умереть.

Айдан встал. Магическая личина спала с него, словно пыль или тень. Его руки, протянутые к ней, были сильными, гладкими и юными. Он поднял ее на ноги. Она была достаточно высока, чтобы смотреть ему глаза в глаза. Так они смотрели некоторое время, потом он рассмеялся.

— Вы только посмотрите, до чего мы ленивы! Пойдемте, покажете мне город.

Как будто Тибо уже не провел его по всем закоулкам. Но его напору невозможно было сопротивляться, даже теперь, когда она знала, от чего он спасается. Не от смерти — от недостижимости смерти.

Она посмотрела на свое простое платье, пригладила волосы.

— Прямо так? — Этот вопрос вырвался у нее прежде, чем она успела его обдумать.

Принц был необычным человеком. Он понял.

— Идите, приведите себя в порядок. Но побыстрее.

Она собралась так скоро, как только смогла с помощью Дары.

Она снова надела синее платье, а поверх него легкую накидку, набросила на волосы вуаль. Никаких украшений, только серебряный крест — она соблюдала траур. Суровость не была ей к лицу, но этого требовали приличия.

Она не переставала спрашивать себя, как сможет пойти на прогулку, если так долго была больна. Айдан не тревожился. Уже были оседланы кобыла Джоанны, большой мерин, принадлежавший раньше Герейнту, и мул для Дары. Обычай гласил, что он, рыцарь и принц, не должен ходить пешком там, где может ехать верхом. Он легко поднял ее в седло, его прикосновение было столь же спокойно, как бывало прикосновение Герейнта — братское либо отеческое. Конечно, так и должно быть. Они были родственниками. И она была замужней женщиной.

Джоанна подобрала поводья. Ее кобыла в это время была беспокойна. С его стороны было мудро поехать на мерине, а не на своем жеребце. Дара отшатнулась от него, взобравшись на мула самостоятельно и настороженно глядя на него. Это был страх, но страх обычный, словно страх перед пустынной бурей: ее можно бояться, пытаться избежать встречи, но нельзя ненавидеть. Ненависть была ниже этого.

Несомненно, он привык к этому, как и к болтовне глупых девчонок. Он вскочил в седло с грацией скорее звериной, нежели человеческой, и поехал по улице впереди их маленькой процессии.

Айдан не собирался звать Джоанну на прогулку, до того, как сделал это. Это было минутное побуждение, и он поддался ему, хотя это было неразумно. Она была больна и еще не совсем оправилась. Но она была довольна, и совсем перестала сердиться. На щеках ее появился румянец. Она была… не красива, нет. По Божьей прихоти вся красота досталась ее брату. Но она была, несомненно, мила, и когда она улыбалась — а это бывало редко — то становилась просто прелестной.

Он любовался сиянием этой прелести, почти не замечая, куда они едут, пока его нос не подсказал ему. Эта улица носила довольно точное название — Улица Плохих Поваров. Здесь пилигримы получали пропитание за ничтожную плату, и одним святым было известно, чем они набивали свои желудки. Его собственный желудок вдруг сжался и затих.

Они оставили лошадей у перекрестка, заплатив какому-то парнишке, чтобы он присмотрел за ними. Так захотела Джоанна. Парнишка не должен был свести лошадей и удрать — об этом позаботился Айдан. Он и без рассказов знал, как это бывает. Храм и тысячу лет спустя оставался воровским логовом.

Джоанна, знавшая этот город так же хорошо, как Айдан знал свой омываемый морем замок Каэр Гвент, вела его вместе с молчащей служанкой через площадь, похожую на пещеру. Все города Востока были таковы: они прятались от солнца, зачастую под сводами, такими, как этот, под которым они проходили. Свет проникал сквозь узкие окна, словно в церквях, и лампами под сводом. Но было здесь удивительно свежо и прохладно. Здесь смрад человеческих обиталищ перебивался запахом сладостей, травы, фруктов и цветов. Шум стоял такой, что Айдан пошатнулся. Он быстро приглушил свои ощущения. Он не знал, как коты, живущие на рынке, выдерживают это.

— Они рождены здесь, — сказала Джоанна. Он говорил вслух, не замечая этого: явный признак смятения. Она смотрела на него. — Вы не бывали здесь раньше.

Он свирепо посмотрел на нее. Она даже не смутилась.

— Мы ездили к воротам и на равнину, — ответил он резко, потому что она не собиралась отводить взгляд. — За стены. Чтобы скакать вместе с вольным ветром. Я… не очень хорошо чувствую себя в городах. Это… — Лоб его был влажен. Проклятье.

— Вы хотите вернуться домой?

— Нет!

Она чуть вздрогнула. Казалось, его слабость сделала ее сильнее. Она не позволила себе взять его за руку, но сказала:

— Вы должны были счесть Акру ужасающей.