Альбедо (СИ)

Особняк барона фон Штейгер, Лангерштрассе.

Марго проснулась далеко за полдень, мучимая похмельем и стыдом. Родион еще спал. На улице неприлично громко кричали газетчики, потрескивал на морозе старый особняк, и баронесса, неестественно восприимчивая к звукам, вздрагивала от каждого шороха.

— Не понимаю, с чего так шуметь? — жаловалась она, ежась от жестких прикосновений смоченной в уксусе губки, которой растирала ее Фрида.

— Так Рождество на носу, — весело отвечала служанка. — Позвольте ручку? Протру еще вот тут… терпите, фрау, оно для здоровья полезно. Я заказала на рынке пушистую ель, сегодня к вечеру привезут, поставим в гостиной.

— У меня совершенно не праздничное настроение. Да и потом, я не вижу в том смысла.

— Так уж заведено, — пыхтела Фрида. — Христос родился, чтобы умереть за наши грехи.

— Умереть и воскреснуть. Совсем как Холь-птица! Почему же не празднуют ее рождение?

— Потому что никакой птицы не было, а Спаситель был. Какая ж вы непонятливая, фрау! За то и благодарим его, что Божественная сила живет и поныне, и каждый раз избавляет людей от страшной участи. Ах, фрау! Ведь все рассказанное правда! Знали бы вы, как я полна энергии и сил, как вольно мне дышится с тех пор, как Он почтил наш дом присутствием!

— Кто почтил? — рассеянно переспросила Марго. — Христос?

— Кронпринц же! Да что сегодня с вами? — Фрида осуждающе покачала головой. — И верно говорят, что дамам противопоказаны крепкие напитки. Хорошо, что вас никто не видел, был бы конфуз! Как же репутация?

— Не болтай, — осадила ее Марго. — Репутация у меня и без того дурная.

И, облачившись в пеньюар, вышла из ванны.

Она не помнила, когда в последний раз радовалась Рождеству. Когда радовалась хоть каким-то праздникам вообще? Приютское бытие осталось в памяти серым пятном, лишенным цветовых акцентов, а жизнь с бароном состояла из красно-коричневых лоскутков, похожих один на другой, но все же не укладывающихся в общую мозаику. Теперь Марго понимала, почему: барон вел двойную жизнь.

— Сегодня меня ни для кого нет, — предупредила Марго служанку, но в последние месяцы она и так не была избалована посещением. Не то, чтобы у великосветских грешников появилось меньше тайн, просто некие флюиды опасности — куда более серьезной, чем у возможных просителей, — окутывали особняк. С одной стороны, это даже устраивало Марго — круглосуточная слежка, неприятные встречи с его преосвященством, беспокойство за Родиона и мысли о Генрихе утомляли ее, — с другой же банковские счета таяли, а новых поступлений не предвиделось.

«Ты можешь попросить у кронпринца, — вкрадчиво шепнул фон Штейгер. — Этот сластолюбец не откажет такой знойной курочке».

— Лучше припаси для меня кубышку с золотыми гульденами, старый ты боров! — огрызнулась Марго и повыше подняла масляную лампу, со всех сторон оглядывая портрет.

Она решила начать именно с него: за массивной рамой располагался потайной рычажок. Стоило на него нажать, как портрет приоткрывал вертикальную щель в стене, куда вполне мог протиснуться взрослый человек — там пахло пылью, прогорклостью и мертвыми мотыльками. Один из них, присохший к раме, безжизненно упал под ноги, оставив сероватый пудровый след. Марго перешагнула через него и очутилась в нише.

Темно. Пусто. В углах клубилась паутина. Стена казалась холодной на ощупь и неприятно влажной. Марго отдернула ладонь и наспех вытерла ее о пеньюар. Она перепачкается как поросенок, если останется здесь дольше, чем на три минуты.

Марго отступила в кабинет.

«Свинка, — хрюкнул барон. — Трусливая свинка».

— Хрен тебе! — по-славийски сказала Марго. Разворошила лежащие на столе бумаги, схватила искомое — медную пластину с гравировкой, — и вернулась в нишу. Вспомнись слова, услышанные не то во сне, не то в хмельном бреду — что-то про тайник и ключ. И, преодолевая отвращение, продолжила ощупывать стену, здраво рассудив, что, хотя в особняке могли быть и другие тайные ходы, но именно здесь когда-то располагался кабинет барона, который Марго затем переделала в собственный, и именно тут — при жизни и теперь, — висел его портрет. Если неудача постигнет ее сейчас — что ж, Марго не планировала сдаваться.

«Подумай о потайной двери за моим портретом, куда ты прячешь своих блудливых клиенток… О пустотах в стенах этого дома… и ищи!»

Не было ни рычагов, ни выступов.

Марго осмотрела каждый угол, ругаясь всякий раз, когда задевала макушкой деревянную балку. Зимний свет, просачивающийся из кабинета, окрашивал стены в мертвенно серый цвет, от этого казалось, что Марго заперта в склепе, и так же, как в склепе, было душно и тесно — не развернуться.

«Не развернуться, — подтвердил барон. — Если хоть одна искра попадет на подол, ты вспыхнешь, как головешка! Никто не поможет тебе спастись!»