Альбертина и Дом тысячи чудес

— А что если как раз завтра нас кто-нибудь захочет забрать? — Кнобель с тех пор, как он себя помнил, мечтал о том, что настанет день и парочка каких-нибудь симпатичных родителей заберет его и брата.

Альбертина смолкла. Так быстро все это не бывает, грустно подумала она. До сих пор что-то не нашлось никого, кто захотел бы усыновить сразу двоих сорванцов.

— Ты с ума сошел! В первую очередь вы нужны мне, куда это вы собрались? Ничего себе, в кои-то веки у меня появилась возможность глотнуть свежего весеннего воздуха, и вы сразу же решили смыться!

— Ну, возможность-то у тебя появилась, но никто тебе, между прочим, не разрешал ее использовать! — захихикал Тиль, но тут же умолк, потому что в комнату внезапно вошла Яцци.

Альбертина тогда рассмеялась, обняла мальчишек за плечи и пообещала позвонить, как только доберется до телефона.

А сейчас, в автобусе, она поднесла письмо к китайскому фонарику, который, раскачиваясь из стороны в сторону, висел у нее над головой.

— Вилла Вюншельберг! — сказала она. Это то место, где ей надо выходить.

— Что? Ты собираешься бросить якорь у виллы Вюншельберг? То еще местечко. Да ты отважная девчонка! Про эту виллу всякое болтают… — дальше Саладин уточнять не стал.

Раздался пронзительный длинный гудок. Альбертина повернулась на звук и увидела стремительно приближающиеся ослепительные фары, которые пронеслись слева вплотную к автобусу. Саладин рванул руль в сторону, и Альбертину швырнуло вперед, она ударилась прямо о плечо морского волка. Все предметы автобусного интерьера, включая Мэри Хиггинс, беспорядочно разлетелись по всему автобусу.

— Проклятые дорожные пираты, всех вас пора вздернуть на реях! Под килем вас всех протащить надо, как матросов, в наказание, кровожадные чертовы мурены! — закричал Саладин, выворачивая с обочины обратно на дорогу.

Альбертина обернулась. Задние фонари машины вспыхнули еще раз красным светом и пропали за поворотом. Автобус резко затормозил. Альбертина, ползая на коленях, нашла и расставила по местам все любимые вещицы Саладина, которые попадали на пол.

— Ну что, все игрушки на месте? — спросил Саладин и сплюнул в окно.

Альбертина кивнула, но коленки у нее по-прежнему дрожали от страха.

— Почему мы не едем дальше, Саладин? — Она посмотрела. в окно. Кругом расстилались мокрые от дождя поля. Впереди мерцали огоньки маленького городка.

— Мы у цели, матрос второго класса Альбертина. Отсюда идет дорога на виллу Вюншельберг. — Саладин указал пальцем на небольшую гору. На ее вершине темнели очертания какого-то большого дома. Саладин нажал на красную кнопку, и двери автобуса открылись.

Альбертине гораздо больше хотелось остаться на борту, чем лезть в это хмурое море дождя и асфальта.

— Никогда не трусь и не сдавайся, маленький матрос. Держи хвост пистолетом и грозно смотри на тех, кто попытается остановить тебя!

— Я так и буду делать, Саладин. А вам я желаю внимательно смотреть на шоссе — дорожных пиратов всюду много. — Альбертина спрыгнула по ступенькам — раз-два-три, и она на земле.

Снова взревел мотор, и дверь с шипением закрылась.

Альбертина еще раз помахала рукой.

— Саладин, Саладин! Так что там болтают про эту…

Но Саладин уже на всех парах удалялся, и аварийный противотуманныи клаксон то и дело весело гудел. Через секунду автобус уже исчез за поворотом.

Альбертину отчаянно ищут

Только за обедом обнаружилось, что Альбертины Шульце нет. В том, что Альбертина вот-вот явится, сомневаться не приходилось — это было столь же очевидно, как звук гонга ровно в девять вечера: «Отбой!» Так считала руководительница приюта. Выполнение домашних заданий под контролем воспитателей, добровольные спортивные занятия — добровольным в них был только выбор между волейболом, бегом на длинные дистанции и гимнастикой — все это давно уже было позади, но Альбертина так и не появлялась. Давно уже отзвучал и звук гонга — никакой Альбертины по-прежнему не было.

Раппельмайерша, властительница над «Домом детского счастья», посмотрела на часы, которые болтались у нее на шее на золотой цепочке. Если эта малявка Шульце отправилась в путь прямо после завтрака, то ее ведь могло занести уже очень далеко!

Вообще-то Раппельмайершу звали госпожа Элеонора Рапп-Майербринк. Стоило ей только открыть рот, как, скрипя и скрежеща, занудные замечания и придирки так и сыпались у нее с языка. Звук был такой, словно кто-то набрал камней в старую жестяную коробку из-под печенья и тряс ее. Единственное, что Раппельмайерше безоговорочно нравилось в «Доме детского счастья», так это серая стена, которой был обнесен детский приют. Потому что без ее разрешения никто не мог ни войти внутрь, ни выйти наружу, за эту стену. До сегодняшнего дня.

В «Доме детского счастья» у детей было все что угодно — кроме счастья. Госпожа Рапп-Майербринк никому ни на йоту не давала усомниться в том, что в детском приюте именно она — абсолютная повелительница. Она все видела, все слышала и все знала — и перед ее наказаниями дети трепетали.