Альбом для марок

В одном из блокнотов в пакете на личные темы есть слова, относящиеся, видимо, к началу 1919 г.: “Недавно я сделал предложение Жене Михайловой. Ответа нет, а если и будет, то отрицательный…” Когда я прочитала телеграмму за подписью “Женя” и определенного содержания 1922 г., то решила, что вы все-таки поженились. Но в россыпи я нашла данные, из которых узнала, что это медсестра клиники Женя Янсон, эстонка, его жена. Я ходила по адресу, где они жили, близко от клиники, но безрезультатно. Война стерла все следы.

Хорошо, что все стихотворения имеют даты и место написания. Читаю: “Екатеринбург, VI—1929 г.”. Заглавие: “Пармская обитель”. А в упомянутом письме к Вам он пишет намеками о двух годах с 1919 февраля, когда он уехал из Москвы на Восточный фронт, и до 1921 г., как о кошмарных… Он ссылается на “Les Misérables”. Но у Гюго Жан Вальжан спасается от погони в женском монастыре! Опять загадка…

Может, Вам что скажут фамилии адресатов или имена. Тоня Ковтуненко, Ксения Колосова, Надежда Дегун. Эти три писали на фронт из Мирополья в 459-й Миропольский полк. Надя Дегун – на русском, украинском, немецком и французском языках. Она в 1917 г. была невестой А. П. Видимо, Октябрь разрушил планы… Она стремилась в Москву, и они хотели встретиться в Одессе. И опять “белое пятно”! Но какой интересный духовный мир открывается в письмах “барышень”, что я прочитала.

Из Б-ка получила ответ: “А. П. в Б-ке нет с 1933 г. Сведений нет”. Из села Козловки не ответили, хотя он там родился. Никого, значит, не осталось… Тридцатые годы были смутным временем. Все, кажется, могло случиться…

В блокноте есть мысль, что письма и проч. жаль выкидывать, а он бы изорвал и развеял в лесу… Так я и сделаю, когда удостоверюсь в его смерти. Прошу, если можно, черкнуть хотя несколько слов.

С приветом

В. З.

ii

Ленинград 18–19/I—68 г.

Сердечная, уважаемая Евгения Ивановна!

Благодарю, благодарю за письмо!.. Но как я виновата перед Вами… ведь я просила коротко сообщить… Видно, я неясно написала и затруднила Вас большим воспоминанием… простите, пожалуйста!

Вы пишете, что мне следовало бы начать с Юзи Томашевич. Но откуда мне было знать?.. Тетю звали Анна Владиславовна Томаш. Никогда я от нее про Юзефину Цезаревну не слышала. Томашевич не столь редкая фамилия. Однако, прочитав после Вашего письма все три небольших за подписью “Юзя”, я вижу, что, несомненно, она – родня А. П. Конечно, уезжая, А. П. мог отдать ей на сохранение вещи и архив, которые после ее смерти по наследству что ли перешли к А. Вл. Гипотеза заманчивая. Стала спрашивать уцелевших после ленинградской блокады родных (а уцелели-то молодые) о Ю. Цезар. – не знают, не слышали.

Тетя умерла внезапно, а была еще бодрая. За полгода примерно до смерти она уединялась, что-то разбирала, рвала… Большая заветная шкатулка у нее была, так она доверху оказалась полна изорванными и изрезанными письмами и проч. бумагой. Кроме вещей и архива, у тети чужого не обнаружено. Возможно, она о вещах и не знала ценных (они были в старых валенках в ветхом чемодане).

После похорон родные мне сказали: “Ты историк-археолог – тебе и карты в руки!.. Копайся тут!” Но продолжим гипотезу. А. П. – Юзе, Юзя – А. Вл. Юз. Цез. умерла. А. П. явился в ее переулок и квартиру. Что ему могли сказать? Всякое. Была родня… разобрали… И А. П. мог, значит, и не знать о своем кладе под Ленинградом. Наконец, А. П. ли ценности?.. Да, они в окружении его всяческой всячины, но это еще не доказательство… Голова кругом идет!

В документах А. П. есть такой: “…уволен 25/2—1919 г. из числа студентов МГУ в связи с закрытием юридического факультета”… Действительно: сов. власть закрыла юридические факультеты везде и вновь они возродились лишь в 1925 г. Студенческий билет 1921 г. Петроградской с-хоз. академии. Она закрывается и с 1922 г. А. П. – студент с-х. института… Выписка из клиники… Сколько неудач!.. Документ об освобождении по чистой от военной службы в возрасте всего 28 лет и в звании штабс-капитана старой армии.

“Кошмар” периода 1919–1921 гг. и вызвал болезнь. В одном из писем профессора Воячека к А. П. говорится о фиброме основания черепа, что от него скрывали и что осталось позади. В блокноте записано: “Меня ругает вся Большая Екатерининская – Женя, Вера, Ирина Никитична… Если бы знали всё, так не ругали бы… Я совершенно надорван. Содержать, как в 1915 г., меня некому. Учиться и работать у меня нет сил… От прежнего А. П. и половины не осталось. Разве я виноват, что так случилось?..”

За время с 29 декабря, когда я Вам написала, прибавилось 2 новости. Еще раньше я нашла сберкнижку на имя А. П. от 1922 г. Оказывается, уцелели данные. С той поры много денежных перемен было. Объявись А. П., ему бы высчитали. Так и сказали в Горфинотделе.