Читаем Альбрехт Дюрер полностью

Знаменитый взрослый художник размышляет о том, как надлежит учить мальчика, будущего живописца. Он вспоминает при этом собственное отрочество и свое учение. Иногда его мысль звучит в форме вопроса: как лучше всего учить мальчика — добром, похвалой или порицанием? Будь эта книга написана, Дюрер, наверное, ответил бы так: учить добром, учить похвалой, порицанием лишь изредка, и тогда, когда это неизбежно. И он нашел бы много примеров для доказательства этому — примеров, сохранившихся в собственной памяти. Он спрашивал себя: «Как сделать, чтобы мальчик учился с охотой и учение ему не опротивело?»[5]. Видно, вспомнил вдруг, как пропадал вкус к рисованию. Твердо знаешь, что упражняться в искусстве надобно каждый день, но глаза твои вдруг затягивает серая завеса скуки и рука твоя перестает слушаться. Не поможет ли тут другое искусство? Дюрер пишет, как было бы хорошо, если бы ученик, который готовится стать художником, «отвлекался бы от учения непродолжительной игрой на музыкальных инструментах для того, чтобы согреть кровь и чтобы от чрезмерных упражнений им не овладела меланхолия».

Эти строки мог написать лишь тот, кто сам испытал на себе озноб усталости и меланхолию от чрезмерных упражнений. А музыку Дюрер любил смолоду. Один из его детских рисунков — «Мадонна с музицирующими ангелами». Юные лица музыкантов поглощены музыкой. Один из них, тот, что играет на лютне, похож на Дюрера, каким он изобразил себя на первом автопортрете. Позже он не раз будет рисовать и писать себя с разными музыкальными инструментами.

Он страдал в мастерской Вольгемута не только от «чрезмерных упражнений», он страдал от забав и развлечений, в которые хотели его втянуть.

Став взрослым, Дюрер не был постником и аскетом — не такой характер, да и не такое время. Но он не простил своему раннему окружению того, что его детскую душу подвергли непосильным соблазнам. В строках о том, как надо воспитывать будущего художника, звучит горькое сожаление о детской, не затуманенной страстями чистоте, слишком рано подвергшейся испытаниям. Надо, пишет Дюрер, «чтобы его (мальчика, который учится живописи) оберегали от женщин и он не жил бы вместе с ними, чтобы он не видел их и не прикасался бы к ним и остерегался бы всего нечистого. Ничто так не ослабляет ум, как нечистота».

И, наконец, размышляя о том, сколько ему пришлось всю жизнь трудиться, чтобы пополнить свои знания, Дюрер написал так: «Надо, чтобы он умел хорошо читать и писать и знал бы латынь, чтобы понимать все написанное». Как было бы превосходно, если бы ученик в мастерской живописца не только изучал свое искусство, но продолжал учение по книгам, становился образованным человеком. Несмотря на краткость этих записей, мы слышим голос того, кто писал. А в нем звучит не только мечта о радостном, чистом, окрашенном музыкой отрочестве будущего художника, но и острое сожаление, что собственное было не таким. В записях Дюрера — терпкий привкус горечи, которой было много в его ученические годы.

Чему же все-таки мог научиться юный Дюрер в мастерской Вольгемута? Всему, чем занималась мастерская. Главнейшим ее делом были алтари для церквей, богатых патрицианских домов и рисунки для гравюр на дереве, пользовавшихся в то время большой популярностью.

Работе над алтарем предшествовали долгие приготовления. Мастер в сопровождении ученика, который пес бумагу и измерительные инструменты, посещал, и не один день кряду, церковь, где надлежало стоять алтарю. Сняв шляпу, благочестиво преклоняя колено перед изображениями святых, он медленно проходил по церкви, вглядываясь в ее внутреннее строение и убранство. Они складывались десятилетиями, а во многих церквах — веками. Мысленно мастер решал сложную задачу: как сделать, чтобы будущий алтарь, но пришел в противоречие с резными и живописными изображениями, которые украшают церковь, но чтобы, боже избави, он и не затерялся среди них — это показалось бы обидным общине, заказывающей алтарь, или донаторам — богатым людям, на чьи средства он будет сооружен. Еще и еще раз медленно проходил мастер по церкви, примечая и запоминая все. Как ложатся тени от колонн на то место, где стоять алтарю, как падают красные, синие, золотые снопы света, проникающие сквозь витражи, как будет выглядеть позолота резных фигур в этом свете, окрашенном цветными стеклами, к которому примешивается свет множества свечей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Искусство Древнего мира
Искусство Древнего мира

«Всеобщая история искусств» подготовлена Институтом теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР с участием ученых — историков искусства других научных учреждений и музеев: Государственного Эрмитажа, Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и др. «Всеобщая история искусств» представляет собой историю живописи, графики, скульптуры, архитектуры и прикладного искусства всех веков и народов от первобытного искусства и до искусства наших дней включительно. Том первый. Искусство Древнего мира: первобытное искусство, искусство Передней Азии, Древнего Египта, эгейское искусство, искусство Древней Греции, эллинистическое искусство, искусство Древнего Рима, Северного Причерноморья, Закавказья, Ирана, Древней Средней Азии, древнейшее искусство Индии и Китая.

Коллектив авторов

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение