Алекс и я

Моя общественная деятельность также вызывала зависть. Алекс принимал участие во многих передачах на телевидении, выходили статьи, посвященные ему. Чувство зависти разъедает. Когда в 1997 году наступил момент моего творческого отпуска, я с радостью погрузилась в него. Это было как раз на следующий год после того, как мне отказали. Я получила стипендию фонда Гуггенхайма, которая позволила мне написать книгу The Alex studies. В ней я описала нашу с Алексом двадцатилетнюю совместную работу. Книга была издана Harvard University Press. Я получила передышку от того завистливого отношения к моим успехам со стороны коллег, которое постоянно ощущала. Хотя, скорее всего, получение стипендии спровоцировало еще более недоброжелательное отношение ко мне. Меня попросили прервать творческий отпуск и начать вести курс введения в биологию. Я снова отказалась.

Перефразируя Толстого, могу сказать, что каждая несчастливая работа несчастлива по-своему, но у всякой несчастливой работы есть общая черта. Я имею в виду так называемый человеческий фактор – некоторые правила и устои людского сообщества, не способные сформировать ничего позитивного. Не буду утомлять вас подробностями, расскажу лишь одну забавную историю об Алексе.

В конце 1998 года, после того, как закончился мой творческий отпуск, я вернулась с одного из собраний усталая и разочарованная более, чем обычно. Я уже не помню почему. В любом случае я вся кипела от возмущения, когда уходила с этого собрания, проклиная судьбу, не видя перспектив, возможности выбраться из этой ситуации. Обычно, когда я иду по коридору в лабораторию, я всегда слышу приветственный свист Алекса. Он уже привык и мог различать звук моих шагов, свист же был началом его обычных приветствий. В этот раз, однако, свиста не последовало. Я резко открыла дверь и влетела в лабораторию. Алекс посмотрел на меня и сказал «calm down!» (‘успокойся!’). Возможно, он услышал что-то особенное в моих шагах, что-то, что его насторожило и помогло ему понять мое эмоциональное состояние. Я остановилась, когда услышала его слова. Если бы я не была встревожена, я бы сказала что-то типа: «Ух ты, вы слышали, что сказал Алекс только что?» Но я не сказала этого. Вместо этого я посмотрела прямо на него и сказала: «И не думай даже советовать мне успокоиться!» – и быстро прошла в кабинет.

Год спустя об этой небольшой пикировке написала New York Times, моя история стала «цитатой дня». Репортер рассказал эту историю, добавив комментарий от себя: «Иногда доктор Пепперберг и Алекс ссорились точно так же, как пожилая супружеская пара».

Месяцем позже нежданно-негаданно я получила письмо от Майкла Бове (Mike Bove), главы знаменитой Медийной лаборатории в Массачусетском технологическом институте (Consumer Electronics Laboratory at MIT’s Media Lab). В письме Майкл спрашивал меня, не хотела бы я прочесть лекцию о работе с Алексом в его лаборатории? Медийная лаборатория была создана в 1980 году Николасом Негропонте (Nicholas Negroponte), кибернетиком, сформулировавшим концепцию адаптивной архитектуры, и Джеромом Вайзнером (Jerome Wiesner), ранее занимавшим пост президента Медийной лаборатории. Медийная лаборатория стала одним из самых маститых научно-исследовательских институтов в США (по крайней мере, согласно мнению многих популярных изданий). У нее сложилась репутация организации, которая поддерживает блестящих, «сумасшедших» компьютерных гениев, создающих будущее. Именно так высказался о лаборатории Стюарт Брэнд (Stewart Brand) в 1987 году в своей книге. Он назвал дерзкой попытку связать мир технологий и коммуникаций.

Итак, я понимала, что это за место: я читала о нем в газетах, журналах и не могла представить, почему им захотелось послушать «ту женщину, которая разговаривает с попугаями». Тем не менее я согласилась. По крайней мере, я снова приеду в свой любимый Бостон, решила я.

Медийная лаборатория располагалась в известном футуристическом здании из белой плитки на Эймс-стрит, Кембридж. Местные жители называют его «Pei’s Toilet» («туалет мистера Пей») в честь знаменитого архитектора Иео Мин Пей (I. М. Pei).

Я приехала в лабораторию в начале декабря, меня встретил Майкл Бове. Он предложил показать мне окрестности перед тем, как мы вместе пойдем пообедать, и предупредил, что Медийная лаборатория часто вызывает шок у людей, которые никогда там ранее не были. Он оказался прав. Представьте, Вы выходите из лифта на третьем этаже и видите конструкцию, всю состоящую из стекла – такую, которую мог представить увлеченный высокими технологиями подросток в своих самых смелых мечтах. Повсюду компьютеры, везде, выражаясь лабораторным жаргоном, «хлам» – на полу, стенах, потолке. Майкл сказал мне, что ночью коридоры наводнены всякими диковинными вещами – минироботами, странными автоматами, снующими туда-сюда.