Алекс и я

В роли слов, естественно, выступают прежде всего предметные имена. И это не случайно. Во-первых, их проще всего соотнести с объектами окружающей действительности, а во-вторых, для людей, неискушенных в лингвистике, язык – это прежде всего слова, а слова – это прежде всего предметные имена. У человека имеется, по-видимому, врожденная предрасположенность к такому восприятию. Как отмечал А. Р. Лурия, дети гораздо раньше начинают осознавать в качестве слов существительные – имена вещей, чем слова, обозначающие действия или качества: «…если предъявить ребенку 3–5 лет, уже овладевшему элементарным счетом, два изолированных слова, например “стол – стул”, и предложить ему сказать, сколько именно слов было предъявлено, он без труда ответит: “Два”. Однако если от конкретных существительных обратиться к глаголам или прилагательным, предложив ему сочетание слов “собака – бежит” или “лимон – кислый”, он окажется уже не в состоянии дать правильный ответ: “Конечно, здесь одно слово «собака» и «лимон»”» (Лурия 1979: 88). При языковых контактах люди заимствуют слова из одного языка в другой – опять же, существительных среди заимствований существенно больше, чем глаголов, прилагательных и других частей речи. При зашумлении сигнала существительные распознать оказывается проще, чем глаголы (Hormann 1981; Величковский 2006: 140).

Кроме предметных имен Алекс освоил названия форм, цветов и материалов – это более сложные концепты, чем предметные существительные. То, что Алекс мог их выучить и правильно употреблять, показывает высокий уровень когнитивных способностей серых жако. Он мог ответить на вопрос, какой из предметов больше другого, мог оперировать числами и даже складывать их. Но не менее интересно, что Алекс смог целый ряд вещей освоить самостоятельно. И это касается не только сложных понятий, таких как «ноль» или «эквивалентность», но и комбинирования языковых элементов. Подобно лепечущим детям, Алекс мог подолгу играть со своими голосовыми возможностями, произнося звуковые цепочки, похожие на те слова, которым его учили: например, осваивая слово nail, Алекс произносил hanail, benail, chail, nail, mail, blail, jemail, lobanail и т. д. (Pepperberg 1999/2002: 222), осваивая наименование green bean ‘зеленая фасоль’ – keen green bbbbb (Ibid.). Эти цепочки могли быть даже длиннее тех слов, которым его учили. Кроме того, они показывают, что Алекс мог членить звуковые оболочки слов если не на фонемы, то, по крайней мере, на «инициаль» и «финаль».

Интересно, что другой попугай, Кьяро, в отличие от Алекса предпочитал строить не слова, а целые диалоги – он разыгрывал их, подражая голосам экспериментаторов, – но при этом его успехи в тестах были скромнее, чем у Алекса (Pepperberg 1999/2002: 227). Это похоже на аналитическую и холистическую стратегии освоения языка у детей (см. Bates et al. 2003): у детей, использующих преимущественно аналитическую стратегию, в лепете преобладают короткие и устойчивые слоги, первыми словами бывают названия предметов, первые комбинации строятся с опущением служебных морфем. У тех, у кого преобладает холистическая стратегия, в лепете наблюдаются длинные последовательности слогов с интонацией (как в предложениях), первыми словами часто оказываются неразложимые формулы типа англ, wannit (‘хочу это’), первые комбинации включают служебные морфемы (правда, в застывшем виде, практически лишенные продуктивности). Для нормального усвоения языка важны оба механизма, но пропорция их использования у разных детей различается. Те слова, которые Алекс осваивал сам (как, например, слово none), он начинал тренировать «в свободное от работы время» задолго до того, как произнести их при тренерах.

Еще одним из фонетических достижений Алекса Айрин Пепперберг называет «предвосхищающую коартикуляцию» – тот факт, что в речи звуки артикуляционно до некоторой степени уподобляются последующим, так что, например, к в слове кошка артикулируется (и, соответственно, звучит) не так, как в слове каша: в слове кошка округление губ, необходимое для о, начинается уже во время произнесения звука к (и это имеет вполне определенный акустический эффект). Впрочем, у Алекса, при всем сходстве формантной картины с той, что характерна для человеческой речи, звучание обеспечивается другими механизмами, поэтому не очень понятно, насколько можно здесь говорить именно о коартикуляции, а не просто о точном воспроизведении фонетического облика слов, включая переходы между соседними звуками.