Александр Алехин. Партия с судьбой

И наконец, в 1938/39 годах я надеялся, что в результате моих переговоров и переписки с чемпионом Советского Союза Ботвинником, этим выдумкам будет положен конец — ведь вопрос об организации в Советском Союзе нашего матча был практически решен. Но началась война, и вот я здесь после ее окончания, заклейменный унизительным эпитетом „пронацист“, обвиняемый в пособничестве и т. д., и т. п.

В любом случае, на Вас я не в обиде, я благодарен Вам за то, что Вы спровоцировали эти обвинения, поскольку неопределенная ситуация, в которой я жил последние два года, была, в конце концов, морально невыносимой.

Меня не удивляет протест доктора Эйве, меня удивило бы обратное. Все потому, что чудовищными высказываниями, опубликованными в „Pariser Zeitung“, были оскорблены и члены оргкомитета матча 1937 года; Голландская федерация направила протест господину Посту [5]. В то время я не мог сделать то, что должен был сделать: ЗАЯВИТЬ О ТОМ, ЧТО ЭТИ СТАТЬИ БЫЛИ НАПИСАНЫ НЕ МНОЙ. Доктор Эйве был настолько убежден в моем влиянии на нацистов, что написал мне два письма, в которых просил меня сделать что-нибудь, чтобы облегчить страдания бедного Ландау и моего друга, доктора Оскама. Дело в том, что в Германии и в оккупированных странах мы находились под постоянным наблюдением гестапо и под угрозой быть отправленными в концентрационные лагеря. Поэтому реакция д-ра Эйве на приглашение, адресованное мне, является нормальной, но, как и в случае с многими другими, совершенно ошибочной.

Основной причиной, побудившей Вас аннулировать мое участие, является „ультиматум“, как я его называю, Американской шахматной федерации. Это серьезный вопрос, поскольку данные господа приняли решение на основании причин, которые, по их мнению, являлись достаточным обоснованием для такой позиции. На данный момент мне точно неизвестны эти причины, но я предполагаю, что они имеют отношение к обвинению меня в пособничестве нацистам. Термин „пособник“, в целом, используется против тех, кто официально или иным путем действовал в соответствии со взглядами правительства Виши. Но я никогда не имел ничего общего ни с этим правительством, ни с его представителями. Я играл в шахматы в Германии и в оккупированных странах, потому что это было нашим единственным средством пропитания, это также стало ценой, которую я заплатил за свободу моей жены. Возвращаясь мысленно к тому положению, в котором я находился четыре года назад, я смело могу утверждать, что поступил бы точно так же. В обычное время моя жена, конечно же, имела бы средства и необходимый опыт, чтобы позаботиться о себе, но никак не во время войны, находясь в лапах нацистов. Я повторяю, если обвинение в пособничестве основывается на моем вынужденном пребывании в Германии, мне больше нечего добавить — моя совесть чиста.

Другое дело, что эти голословные обвинения, направленные против меня, основаны на статьях, опубликованных в „Pariser Zeitung“. Я категорически протестую против этого. В течение трех лет до освобождения Парижа я был вынужден молчать. Но при первой же возможности в интервью я попытался расставить факты по местам. В тех статьях, которые были опубликованы в 1941 году, во время моего пребывания в Португалии, и о которых я узнал в Германии из „Deutsche Schachzeitung“, НЕТ НИЧЕГО, ЧТО БЫ БЫЛО НАПИСАНО МНОЙ.

Материалы, которые я предоставил, относились к необходимой реконструкции Международной шахматной федерации с критической оценкой теорий Стейница и Ласкера, написанной задолго до 1939 года.

Я был очень удивлен, когда получил письма от Хельсуса (Helsus) и Стругиса с отчетом о реакции, которую эти исключительно технические статьи вызвали в Америке, поэтому ответил Хельсусу [6].

Только когда я узнал о глупости, исходящей из мозга, начиненного нацистскими идеями, я понял, во что угодил. В то время я был пленником нацистов, и моим единственным шансом на выживание было хранить молчание перед всем миром. Те годы уничтожили мое здоровье и мои нервы, и меня удивляет, что я еще в состоянии хорошо играть в шахматы.

Преданность, которую я посвящаю моему искусству, и уважение, которое я всегда высказывал по отношению к таланту моих коллег, иными словами, вся моя профессиональная карьера до войны, должны побудить людей думать о том, что фантазии „Pariser Zeitung“ есть не что иное, как фальшивка. Я очень сожалею о том, что не могу поехать в Лондон, чтобы лично подтвердить все вышеизложенное.

Прошу меня простить за столь растянутое письмо, копии которого я посылаю в Английскую и Американскую шахматные федерации.

Искренне Ваш, А. Алехин

Мадрид, 6 декабря 1945».