Александр Блок в воспоминаниях современиков

с ломающимся голосом, вероятно, был смешнее Гете-ре­

бенка, но неужели же мы променяем Гете-бебе на авто-

251

pa «Фауста» и «световой теории»? А «световая теория»

наших зорь — все еще впереди, нами не разрешенная,

но не угасшая, а лишь временно затуманенная дымом

переходного времени. Она возникла, если не в детях, то

в сознании внуков, и признание А. А. Блока в

1920 году, по поводу «Стихов о Прекрасной Даме» —

мужественно подтверждает это.

А. А., тихий, светский и сдержанно ласковый, воз­

буждал целые вихри сочувствий в дионисической среде

молодых «аргонавтов». И кроме того: возбуждал чисто ли­

тературный интерес и любопытство в эстетических кру­

гах Москвы в то свое появление. Одна дама (бальмон-

тистка) мне о нем говорила: «Блок, он такой нежный,

лепестковый, что-то в нем есть от розовых лепестков».

Другие, менее «изысканные», говорили проще и лучше:

«Александр Александрович, — он хороший, хороший...»

В А. А., обращенном к литераторам и поэтам в более

узком, техническом смысле, было много светского до­

стоинства: он держался любезно, непринужденно, но

гордо и независимо. С свободным достоинством, с высоко

поднятою головой, стоял он перед теми, которые, считая

себя принцами Гамлетами поэзии, ждали, может быть

жаждали, в нем увидеть по отношению к себе хотя бы

один придворный жест Гильденштерна и Розенкран-

ца 62. К сожалению, новое направление в искусстве не

было свободно от старых привычек: лести и поклонения,

увы, не невыгодных для карьеры многих. Новые литера­

турные «боги» порою сбивались с «божественного» лада

на лад «губернаторский» (в «боге» вспыхивал «мэтр»

или губернатор литературной провинции). А. А. задал

свой собственный независимый тон, который был «дипло­

матически» усвоен и принят там, где он не усваивался

по отношению к «Розенкранцам и Гильденштернам».

А. А. сам в этих кругах выглядел если не Гамлетом,

то Фаустом. И уехал из Москвы, окруженный ореолом

любви и всеобщего уважения.

С теми же, кто был с ним прост, он был непосред­

ственно прост.

Я останавливаюсь на некоторых чертах литературной

жизни Москвы потому, что в московской декадентской

среде, независимо от индивидуально высококультурных

людей, социальная среда складывалась по линии интере­

сов крупного купечества к новой литературе. Миллионер

неизбежно входил, входил сам, в литературный салон,

252

входил осторожно, с конфузом, а выходил... уверенно и

без всякого конфуза. И создавался подчас неприятный,

случайный привкус во многих подлинных устремлениях

и вкусах. (Этой специфичности в Петербурге я не на­

блюдал.)

Вскоре же по своем приезде в Москву А. А. был у

меня на воскресенье, где большинство «аргонавтов» со­

брались его встретить. Из лиц, присутствовавших у меня

в тот вечер, были: Л. Л. и С. Л. Кобылинские, М. А. Эр­

тель, К. Д. Бальмонт, С. М. Соловьев, В. В. Владимиров

с сестрами, теософ П. Н. Батюшков, А. С. Челищев (му­

зыкант), С. А. Соколов, Нина Петровская, покойный

Поярков, всегда случайный И. А. Кистяковский с женой,

тоже случайный И. А. Каблуков, А. С. Петровский,

А. В. Часовникова (урожденная Танеева), К. П. Христо-

форова, Сильверсван, несколько поэтов из «Грифа»

и «Скорпиона», кто — не помню. Кажется, не было Брю­

сова, с которым в то время тянулись у нас нелады,

вследствие нашего отхождения в сторону «Грифа»,

а может быть, Брюсов был — не знаю точно 63. Преоб­

ладали «аргонавты», которые окружили А. А. манифеста-

ционным пылом и желанием усадить А. А. поскорее на

«Арго», чтобы плыть на поиски «золотого руна». Было,

помнится, хаотично, нестройно, оттого ли, что именно в

это воскресенье появились у нас несколько случайных

людей и случайно не было нескольких неслучайных, или

мне, которому хотелось бы больше ритма и интимности,

было так тесно в этом шуме и гуле, что порой начинало

казаться: «Все кричали у круглых столов, беспокойно

меняя место...» 64

С А. А. я мало был в тот вечер, потому что он был

занят разговорами и ознакомлением с новыми для него

московскими поклонниками. Помнится, мы зачитали

стихи: Бальмонт, он, я и еще кто-то. Бальмонт, с непо­

бедимым видом, вынул свою книжечку (он всегда ходил

с записною книжкой, куда набрасывал новые стихи) и

стал выбрасывать свои строчки, как перчатки. После

читал А. А. Блок; меня поразила манера его чтения и

даже сперва не понравилась: мне показалось, что он чи­

тает немузыкально, роняя певучую музыку собственного

а н а п е с т а , — все тем же трезвым и деловым тоном, с ка­

ким он произносил свои внешние, слишком грамматично

построенные фразы («я пришел, чтобы купить» — вмес­

то: «я пришел купить»). Читал А. А. несколько в нос,

253

медленно, просто, громко, но придушенным голосом,

иногда глотая окончания рифм. Думаю, что характер

некоторых из его рифм, например — «границ — царицу»,

обусловлен тем, что в их произношении А. А. не отчет­

ливо слышалась разница между «ц» и «цу», «ый» и «ы»,

и разница в окончании слов «обманом» и «туманные»

сошла бы за рифму в произношении А. А. В чтении А. А.

не чувствовалось повышения и понижения голоса, не

чувствовалось разницы пауз: точно кто-то, медленно,

глухо, весь закованный в латы, начинал тяжело ступать