Александр Блок в воспоминаниях современиков

койного поэта, как почетнейшего из членов нашей ко­

миссии. Хотя я был и остаюсь отнюдь не согласен с

этой точкой зрения, хотя она, буде одержит верх, сведет

к нулю чуть не все результаты работ по становящейся

теории декламации, дорогого и мне и другим участникам

этого сборника детища нашего общего.

Но это голос старшего поэта и знатока.

Тогда я убеждал А. А. Блока именно это и выска­

зать в комиссии. И за него высказываю это теперь. Толь­

ко немного с ним тут же полемизирую.

Припомним латинскую пословицу: «Quod licet Jovi,

non licet bovi» *. Сопоставим это с тем, что в собствен­

ном своем искусстве чтения Блок никогда не допускал

этих нарушений. И (теперь, раз он скончался, мы можем

не стыдясь сказать это) — было бы ведь парадоксально

утверждать: «Quod licet bovi, non licet Jovi».

Не потому, что бык действительно не допускает та­

ких вещей, какие Юпитеру не приличествуют, но потому,

что наша цель: быка поднять до Юпитера, а не Юпитера

спустить до образа быка.

* Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку ( лат. ) .

401

А. А. ГРОМОВ

В СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ

...В 1905—06 году среди пестрой разноголосо-шумной

студенческой толпы, в прокуренной «столовке», в знаме­

нитом бесконечном нашем коридоре, прислушиваясь к

пылкому спору горячего товарища Абрама с выдержан­

но-спокойным В. В. Ермоловым, на пути в библиотеку

или между лекциями иногда появлялись, изредка вместе,

чаще — врозь, три студента, имена которых уже и в те го­

ды были известны знатокам и любителям поэзии. Эти трое

были: А. А. Блок, В. Л. Поляков и Л. Д. Семенов.

Первый достиг зенита славы и, вероятно, возможных

для него вершин творчества; с двумя другими судьба рас­

правилась своенравно-жестоко: в двух скромных, любов­

но изданных книжках — лишь первые робкие запевы,

лишь народился в рассветном тумане очерк несомненно­

го дарованья.

Не знаю, был ли Блок близок с Поляковым 1, кото­

рый вообще держался особняком, изучая Гете и увлека­

ясь блестящими комментариями к Пушкину безвременно

погибшего Б. В. Никольского; но с Л. Семеновым он

был дружен 2.

Задумчивый, словно прислушивающийся к какому-то

тайному голосу, Блок, неизменно спокойный, но всегда

готовый улыбнуться и откликнуться на веселую шутку

и острое слово, и Семенов, живой, непостоянный, волную­

щийся и мечущийся в поисках новых ощущений: от «Но­

вого пути» — к декадентским детищам московских меце­

натов, от великосветского салона — к социал-демократии,

от К. Маркса — к Л. Толстому, из семинария по класси­

ческой филологии, где вдохновенно плакал о разлуке

Гектора с Андромахой поэт и ученый Ф. Ф. З е л и н с к и й , —

в деревенскую избу, на пашню. А далее — женитьба на

крестьянке и безвременная смерть...

«Типично русская натура» — не то досадуя, не то

402

любовно восхищаясь, сказал мне однажды о Семенове

Зелинский, у которого покойный поэт работал недолю,

но упорно, увлеченный своим блестящим руководителем...

Насколько Семенов разбрасывался, не останавливаясь

ни на чем и жадно вбирая острые и яркие впечатления

жизни, настолько Блок был методичен в своей работе и,

я сказал бы — в своих исканьях.

Но вдвоем они дополняли друг друга каким-то неуло­

вимым духовным сродством, своего «лица необщим выра­

женьем» 3, резко выделяясь из студенческой массы.

С прирожденно-державным взглядом «сероглазого ко­

роля» 4, с прекрасными вьющимися волосами, задумчи­

вый и медлительно важный, Блок был что Аполлон —

в ловко сшитом мундире русского студента; а рядом

с ним — стремительный Меркурий, гордо несущий поро­

дистую темнокудрую г о л о в у , — Меркурий по свойственной

ему лукавой насмешливости, в подражание маскирован­

ному Фебу решивший тоже п о щ е г о л я т ь , — изумляя «кол­

лег» и поддразнивая « т о в а р и щ е й » , — в изящной новень­

кой тужурке «царского сукна»...

Но веселого вестника богов не спасла его окрыленная

напевами душа: он затонул в пучине российской трясины,

привлеченный обманчивой красотою ее болотных цветов;

но и утопая, не изменил себе — дал смертным последнее

представленье из жизни никчемных русских интеллиген­

тов, обернувшись на прощанье не то «народником», не

то «толстовцем»...

А величавый Аполлон пошел дальше по цветущей

земле с золотою кифарой за стройными плечами, и

Несколько занес нам песен райских,

Чтоб, возмутив бескрылое желанье

В нас, чадах праха, после улететь... 5

В 1905 году Блок был уже определившимся певцом

Прекрасной Дамы, которая пришла из романтически-за­

думчивых далей, от нездешних берегов поэзии Жуковско­

го, Тютчева и Вл. Соловьева.

Но, всегда сдержанно-гордый и замкнутый, он был

поэтом для друзей, а для товарищей по университету

лишь «студентом Блоком»; даже в тесном кругу филоло­

гов-словесников его мало кто знал как поэта, а многие

из «знавших» были враждебны.

Помню, как один из печальников горя народного воз­

мущался Блоком:

403

— Помилуйте, Блок оскорбляет русскую женщину!

Он пишет, что «в сердце каждой девушки — альков» 6.

Хриплый баритон сурового цензора звучал убежденно,

речь дышала искренним негодованием.

Блок добросовестно работал у всех профессоров сла­

вяно-русского отделения, согласно «Правилам о зачетах»,