Александр Блок в воспоминаниях современиков

месяц, потому что Некая подлая в красном должна гово­

рить монолог на перекрестке к месяцу щербатому,

Я просила Блока, чтобы он разрешил мне сказать толь­

ко несколько слов: пожаловаться месяцу на холодность

Ревнивого мужа, поворожить на перекрестке и кончить,

но Александр Александрович неумолимо заявил:

— Нет, вы должны говорить долго, по крайней мере

страницу, так полагается.

Я уже упомянула о том, что мой монолог украсила

отповедь Сологубу, и все сошло вполне благопо­

лучно.

В следующем действии Некая подлая в красном при­

шла, закутанная в черный платок, к Невинной жене я

предложила ей купить молоко, в которое был подсыпан

яд. Тут вдруг появилось новое лицо, именуемое Ната­

шей. Она была в костюме средневековой дамы из «Ба­

лаганчика», наговорила какой-то ерунды про звезды, вы­

пила отравленное молоко, приняв его за лимонад, и, ка­

жется, намеревалась надолго еще остаться на сцене,

когда Молчаливый любовник, по своему обычаю, неожи­

данно поцеловал ее. Она в замешательстве поспешила

уйти. Ремарка сейчас же попросила публику считать, что

яд не выпит, так как Наташа — действующее лицо из

другой пьесы и выпущена на сцену помощником режис­

сера нечаянно.

Невинная жена благополучно выпила отравленное

молоко и стала умирать. Тогда муж, вдруг поняв свою

неправоту и придя в отчаяние, закололся на сцене, то

же самое сделала Некая подлая в красном (или, вернее,

в желтом), когда увидела его гибель. Молчаливый лю­

бовник задумался, соображая, кого бы поцеловать, но,

вспомнив, что перецеловал всех, подошел и поцеловал

Ремарку, вызвав ее неожиданную реплику: «Ах ты, мер­

завец! Не на такую напал». Последняя реплика не была

импровизацией: ее продиктовал Блок. Он же обязал

Ремарку говорить бесстрастным голосом, никак не тони­

руя, что получалось очень смешно. Замечательно играли

свои роли Молчаливого любовника Мейерхольд и Блок —

Некто в черном. Он так и остался весь вечер в черном

плаще, как и все мы в наших костюмах. Вечер удался —

актеры и зрители остались довольны друг другом. Было

как-то особенно приятно и весело.

16*

451

ДВОЙНИК ПОЭТА. КОНЕЦ «СНЕЖНОЙ ДЕВЫ»

Вот оно, мое веселье, пляшет

И звенит, звенит, в кустах пропав.

Блок

Непонятная случайность соединила однажды певца

Фигнера с символистами. Это был концерт Фигнера в

Малом заде Консерватории, участвовать в котором поче­

му-то пригласили Блока, Городецкого, Волохову и Ве-

ригину.

О знаменитом певце не могу ничего сказать. Голос

свой он уже потерял, и в этот вечер я его почти

не слушала. Помню, что очень волновалась перед выхо­

дом. Публика состояла главным образом из старых по­

клонников Фигнера, и мы были, в сущности, тут ни к

селу, ни к городу. Я прошептала тихонько: «Как я

боюсь». Вдруг H. Н. Фигнер взял меня за руку и ска­

зал: «Какие пустяки. Я вас выведу». Не успела я опо­

мниться, как он действительно вывел меня за эстраду.

В публике послышался шепот: «Это его дочь». Я читала

«Кентавра» Андрея Белого, но дочери Фигнера старые

поклонники, очевидно, решили все простить, и я имела

успех.

Поэты смеялись надо мной, поддразнивая, говорили,

что меня вывели на эстраду, как «цирковую звезду».

Нам было очень весело, в концерт за компанию поехала

Любовь Дмитриевна, которую мы попросили послушать

нас. Стало жаль расставаться, и, почему-то решив по­

ехать в «Вену», попросили нас отвезти туда. Любовь

Дмитриевна, я и Городецкий ехали в одной карете. Го­

родецкий в этот период шутя называл меня своей женой.

Началось это так: однажды он и Ауслендер провожали

меня из театра к Сологубу, и Городецкий сказал извоз­

чику: «Свезите нас, пожалуйста, меня, жену и сыночка

Ауслешу». У Сологуба он вполне серьезно отрекомендо­

вал нас так каким-то незнакомым гостям.

По дороге в «Вену» он опять об этом вспомнил. За

столиком без конца дурачились, и Городецкий написал

мне стихи, которые теперь утеряны, помню только по­

следние строки:

Я жен женатых ждать женитьбы не хочу,

Женившись, я тобой, одной женой, богат,

Женитьбе верен, женину лучу.

452

Александр Александрович запротестовал: «Нет, надо

было совсем не так, я сочиню за него по-другому».

И написал:

Жена моя, и ты угасла, жить не могла меня любя,

Смотрю печально из-за прясла звериным взором на тебя.

Малознакомый поэт с барышней-поэтессой подсели

к нам, сделалось сразу неуютно и скучно. Поэт предло­

жил читать стихи. Читать стихи за столом в р е с т о р а н е , —

я знала, что это не улыбалось Блоку. Однако, сверх

ожидания, он сказал с довольным видом: «Хорошо», и

добавил сейчас же: «Только я прочту стихи Валентины

Петровны». Я обмерла. Он говорил о стихах, которые я

сочинила, будучи совсем маленькой, на смерть Александ­

ра III. Стихи эти умиляли своей нелепостью Блока — он

даже выучил их наизусть. И тут в ресторане в присут­

ствии малознакомых людей он начал читать своим ме­

таллическим голосом потешное детское стихотворение:

Да, преждевременно угас наш венценосец!

Угас он навсегда,

Но не угасла его слава

И не угаснет никогда...

И т. д.

Поэт и дама в первую секунду не знали даже, как

отнестись к такой декламации. Чтобы помешать им оби­

деться, мы сейчас же всё обратили в шутку и начали