Александр Блок в воспоминаниях современиков

вечала, что сама очень люблю путешествия, люблю узна­

вать новые места, что ему хорошо поехать, но мне будет

жаль, если он уедет, для себя я этого не хотела бы. Ну,

значит, он и не поедет. И мы продолжали ходить и дру­

жески разговаривать, чувствуя, что двумя фразами рас­

стояние, разделявшее нас, стремительно сократилось, па­

ли многие преграды.

Жироду, в романе «Белла», говорит, что героев его,

в первые две недели их встреч, ничто не тревожило на

пути, не встречалось ничего нарушающего гладкое тече­

ние жизни в плоскости пейзажа. У нас — совсем наобо­

рот: во всех поворотных углах нашего пути, да и среди

ровных его перегонов, вечно «тревожили» нас «приметы».

Никогда не забылся ни Блоком, ни мной мертвый щегле­

нок, лежащий на траве на краю песчаной дорожки, веду­

щей в липовую аллею, по которой мы ходили, и при

156

каждом повороте яркое пятнышко тревожило душу щемя­

щей нотой обреченной нежности.

Однако этот разговор ничего внешне не изменил. Все

продолжалось по-старому. Только усилилось наше само­

ощущение двух заговорщиков. Мы знали то, чего другие

не знали. Это было время глухого непонимания надвигаю­

щегося нового и с к у с с т в а , — в нашей семье, как и везде.

Осенью гостили у нас Лида и Сара Менделеевы. Помню

один разговор в столовой. Помню, как Блок сидел на по­

доконнике еще со стэком в руках, в белом кителе, высо­

ких сапогах, и говорил на тему зеркал, отчасти гиппи-

усовских 34, но и о своем, еще не написанном «И вста­

нет призрак беззаконный, холодной гладью отражен...» 35.

Говорил, конечно, рассчитывая только на меня. И кузи­

ны, и мама, и тетя и отмахивались, и негодовали, и про­

сто хихикали. Мы были с ним в заговоре, в одном, с не­

ведомыми еще никому «ими». Потом кузины говорили, что

Блок, конечно, очень повзрослел, развился, но какие стран­

ные вещи говорит: декадент! Вот словцо, которым долго и

вкривь и вкось стремились душить все направо и налево!

Это понимание и любовь к новым идеям и новому ис­

кусству мгновенно объединяли в те времена и впервые

встретившихся л ю д е й , — таких было еще мало. Нас же

разговоры «мистического лета» связали к осени очень

крепкими узами, надежным доверием, сблизили до пони­

мания друг друга с полуслова, хотя мы и оставались по-

прежнему жизненно далеки.

<5>

Началась зима, принесшая много перемен. Я стала

учиться на <драматических> курсах М. М. Читау, на Га-

гаринской.

Влияние Блока усиливалось, так как, неожиданно для

себя, я пришла к некоторой церковности, вовсе мне не

свойственной.

Я жила интенсивной духовной жизнью. Закаты того

года, столь известные и по стихам Блока, и по Андрею

Белому, я переживала ярко. Особенно помню их при воз­

вращении с Курсов, через Николаевский мост. Бродить

по Петербургу — это и в предыдущую зиму было боль­

шой, насыщенной частью дня. Раз, идя по Садовой мимо

часовни у Спаса на Сенной, я заглянула в открытые две-

157

ри. Образа, трепет бесчисленных огоньков восковых све­

чей, припавшие, молящиеся фигуры. Сердце защемило от

того, что я вне этого мира, вне этой древней правды. Ни­

какой Гостиный двор — любимый мираж соблазнов и не­

доступных фантасмагорий блесков, красок, цветов — не

развлек меня. Я пошла дальше и почти машинально во­

шла в Казанский собор. Я не подошла к богатой и на¬

рядной, в брильянтах, чудотворной иконе, залитой светом,

а дальше — за колоннами — остановилась у другой, Ка­

занской, в полутьме с двумя-тремя свечами, перед кото­

рой всегда было тихо и пусто. Я опустилась на колени,

еще плохо умея молиться. Но потом это стала моя и наша

Казанская, к ней же приходила за помощью и после

смерти Саши. Однако и тогда, в первый раз, пришли об­

легчающие, успокоительные слезы. Потом, когда я рас­

сказала, Саша написал:

Медленно в двери церковные

Шла я, душой несвободная,

Слышались песни любовные,

Толпы молились народные.

Или в минуту безверия

Он мне послал облегчение?

Часто в церковные двери я

Ныне вхожу без сомнения.

Падают розы вечерние,

Падают тихо, медлительно.

Я же молюсь суевернее,

Плачу и каюсь мучительно.

Я стала приходить в собор к моей Казанской и ста­

вить ей восковую свечку. Ученица А. И. Введенского по­

нимала, к счастью, что «бедный обряд» 36 или величай­

шие порывы человеческого ума равно и малы и ценны

перед лицом непостижимого рациональному познанию. Но

у меня не было потребности ни быть при церковной служ­

бе, ни служить молебна. Смириться до посредничества свя­

щенника я никогда не могла, кроме нескольких месяцев

после смерти Саши, когда мне казалось менее кощунствен­

но отслужить на его могиле панихиду, чем предаваться

своей индивидуалистической, «красивой» скорби.

В сумерки октябрьского дня (17 октября <1901 года>)

я шла по Невскому к собору и встретила Блока. Мы

пошли рядом. Я рассказала, куда иду и как все это вы­

шло. Позволила идти с собой. Мы сидели в стемневшем уже

158

соборе на каменной скамье под окном, близ моей Казан­

ской. То, что мы тут вместе, это было больше всякого

объяснения. Мне казалось, что я явно отдаю свою душу,

открываю доступ к себе.

Так начались соборы — сначала Казанский, потом и

Исаакиевский. Блок много и напряженно писал в эти ме­