Александр Блок в воспоминаниях современиков

отчетливо вижу и в прошлом. Тогда все было в дымке.

Вечно перед глазами какой-то «романтический туман».

Тем более — Блок и окружающие его предметы и про­

странство. Он волновал и тревожил меня; в упор его рас­

сматривать я не решалась и не могла.

Это ведь и есть то кольцо огней и клубящихся паров

вокруг Брунгильды, которое было так понятно на спек­

таклях Мариинского театра 29. Ведь они не только защи­

щают Валькирию, но и она отделена ими от мира и от

своего героя, видит его сквозь эту огненно-туманную за­

весу.

В те вечера я сидела в другом конце гостиной на ди­

ване, в полутьме стоячей лампы. Дома я бывала одета

в черную суконную юбку и шелковую светлую блузку,

из привезенных из Парижа. Прическу носила высокую —

волосы завиты, лежат тяжелым ореолом вокруг лица и

скручены на макушке в тугой узел. Я очень любила ду­

хи — более, чем полагалось барышне. В то время у меня

были очень крепкие «Coeur de Jannette». Была по-

прежнему молчалива, болтать так и не выучилась, а го­

ворить любила всю жизнь только вдвоем, не в обществе.

В это время собеседниками для серьезных разговоров

были у меня брат мой Ваня, его друг Развадовский и

особенно его сестра Маня, учившаяся в ту зиму живопи­

си у Щербиновского, очень в вопросах искусства подви­

нутая. В разговорах с ней я научилась многому, от нее

узнала Бодлера (почему-то «Une charogne»! *), но осо­

бенно научилась более серьезному подходу к живописи,

чем царившее дома передвижничество, впрочем давно ин­

стинктивно мне чуждое.

Живописи я много насмотрелась в Париже вплоть до

крайностей скандинавских «символистов», очень упрощав­

ших задание, сводивших его к сухой умственной форму­

ле, но помогавших оторваться от веры в элементарные,

бытовые формы. Что я читала в эту зиму, я точно не

помню. Русская литература была с жадностью вся про­

глочена еще в гимназии. Кажется, в эту зиму все читали

«Так говорит Заратустра». Думаю, что в эту зиму я чи­

тала и французов, для гимназистки — запретный плод:

Мопассана, Бурже, Золя, Лоти, Доде, Марселя Прево, за

которого хваталась с жадностью, как за приоткрывавшего

* «Падаль» ( фр. ).

152

по-прежнему неведомые «тайны жизни». Но вот уж вер­

ная-то истина. «Чистому все чисто». <...>

Я действительно очень повзрослела. Не только окреп­

ли и уточнились умственные интересы и любовь к ис­

кусству. Я стала с нетерпением ждать прихода жизни.

У всех моих подруг были серьезные флирты, с поцелуя­

ми, с мольбами о гораздо большем. Я одна ходила «дура

дурой», никто мне и руки никогда не поцеловал, никто

не ухаживал. Дома у нас из молодежи почти никто не

бывал; те, кого я видела у Боткиных на вечерах, бы­

ли какие-то отдаленные манекены, нужные в данном ме­

сте и при данном случае, не более. Из знакомых студен­

тов, которых я встречала у подруг, я ни на ком не могла

остановить внимание и, вероятно, была очень холодна и

отчуждена.

Боюсь, что они принимали это за подчеркивание раз­

ницы в общественном положении, хотя тогда эта мысль

мне и в голову не могла прийти. Я не могла бы дога­

даться, будучи всегда очень демократичной и непосред­

ственной и никогда не ощущая высокого положения отца

и нашей семьи. Во всяком случае, я ничего не поняла,

когда, как раз в эту зиму, произошел следующий малень­

кий инцидент, теперь мне многое объясняющий. На од­

ном из студенческих вечеров я проводила время со сту­

дентом-технологом из моей «провинциальной» компании.

Нам было приятно и весело, он не отходил от меня ни

на шаг и отвез домой. Я его пригласила прийти к нам

как-нибудь. В один из ближайших дней он зашел; я при­

нимала его в нашей большой гостиной, как всех «визи­

теров». Я помню, он сидел словно в воду опущенный,

быстро ушел, и больше я его не видала. Тогда я ничего

не подумала и не заинтересовалась причиной исчезнове­

ния. Теперь думаю: наше положение в обществе казалось

гораздо более пышным, благодаря казенной квартире,

красивой, устроенной мамой обстановке со многими кар­

тинами хороших передвижников в золотых рамах по сте­

н а м , — более пышным, чем оно казалось нам самим. Мы­

то жили очень просто и часто были стеснены в деньгах.

Знакомств с молодежью у меня было мало. Среди лю­

дей нашего круга было мало семей со взрослыми моло­

дыми людьми, разве — гимназисты. А многочисленных

своих троюродных братьев я как-то всерьез не принима­

ла: милые, умные, но какие-то все бородатые «старые

студенты».

153

Правда, мамины знакомства подымались очень высо­

ко. Мне смешно, когда я в «Войне и мире» читаю: «1а

comtesse Apraxine...» * как неизбежный атрибут свет­

ской б о л т о в н и , — и у нас в детстве, в разговорах мамы

с нашей mademoiselle вечно слышалось: «la comtesse

Apraxine...» (мамина подруга детства). Среди маминых

«визитеров» было несколько блестящих молодых людей.

Но тут у меня опять общая черта с Блоком: тех, кого

он называл впоследствии «подонками» (пародирующее

название <того>, что принято было называть, напротив

того, «сливки общества»), я не принимала всерьез. В те

годы за светскими манерами я была неспособна видеть

человека; мне казалось, что передо мной — манекен. Так

что эти блестящие молодые люди оставались вне моих