Александр Блок в воспоминаниях современиков

уловимый жест его отношения к словам и тембр голоса

подмывал на смех. Из нас троих — я шутить не умел.

Мой стиль был стилем лирических излияний, но слушать

шутки других было для меня наслаждением. С. М. Со­

ловьев шутил по-«соловьевски», то есть в стиле шутли­

вых стихов Влад. Соловьева. Это был шарж, гротеск, не­

вероятность, вызывающая пресловутое «ха-ха-ха» —

грохочущий хохот Влад. Соловьева. А. А. не был шутни­

ком, а тонким юмористом. Он сравнивал, не характери­

зовал, а отмечал черточки в человеке. Было что-то дик­

кенсовское в этих отметках. Так, однажды впоследствии

определил он в двух словах все наше сходство и раз­

ность: «А знаешь, Боря, ты мот, а я кутила». Этим он

хотел сказать, что я легко истрачивался словами, исходил

словами, проматывал в них свое душевное содержа­

ние. А он кутила — т. е. он способен был отдать самую

свою жизнь неожиданно налетевшему моменту стихий­

ности. Этим он отметил свой максимализм и мой мини­

мализм. Недаром мама мне раз сказала: «А должно быть,

А. А. большой шутник — когда он говорит, мне всегда

хочется смеяться». Он говорил серьезно, жестом, движе­

нием папиросы, плечами, легко склоненной головой от­

мечая юмор. Помнится, поразило меня и чисто грамма­

тическое построение его фраз: они были коротки, эпи-

грамматичны, тая темный смысл под слишком четким и

ясным построением. Между прочим, поразило меня, что

А. А. употреблял в речи «чтобы» и там, где его можно

было бы пропустить. Например, все говорят — «иду ку­

пить», а А. А. говорил: «иду, чтобы купить себе»...

А. А. в разговоре не очень двигался, он больше сидел

в кресле, не развалясь, а сохраняя свою естественную

статность и выправку, не двигая руками и ногами, изред­

ка склоняя или откидывая свою кудрявую голову, мед­

ленно крутя папиросу или отряхивая пепел, изредка

меняя положение ног. (С. М. Соловьев и я — мы много

жестикулировали). Иногда лишь, взволнованный раз­

говором, он вставал, переминаясь как-то по-детски, или

тихим, мерным шагом пройдясь по комнате чуть-чуть

с перевальцем, открывая на собеседника свои большие

глаза, как голубые фонари, и, глядя на него с доверчи­

вой детскостью, делал какое-нибудь дружеское призна-

243

ние или открывал портсигар и молча предлагал папи­

росу. Все его движения были проникнуты врожденной

вежливостью и уважением к собеседнику: если тот гово­

рил перед ним стоя, то А. А. непроизвольно вставал с

кресла и слушал его стоя же, наклонив голову набок

или уставившись глазами себе в носки, терпеливо ожи­

дая, пока собеседник не догадается и не сядет. Этой веж­

ливостью он естественно умерял порывы московских

«аргонавтов», очень пылких, подчас размахивающих ру­

ками и забывающих кстати и не кстати о пространстве

и времени. Поэтому некоторым он мог показаться холод­

н ы м , — он, который весь был внутренний мятеж.

У С. М. Соловьева, при втором нашем свидании, и

мне было уютно и весело с А. А. и Л. Д. Что-то прос­

тое и приятельское водворилось между нами: мы гово­

рили о «Весах», первый номер которых должен был

выйти со дня на день, об инциденте между «Грифом» и

«Скорпионом», о З. Н. Гиппиус, с которой я дружил в

ту эпоху, к которой А. А. относился с сдержанной

и благожелательной объективностью, т. е. двойственно,

в конце концов сочувственно, но с чуть-чуть добродуш­

ной улыбкой, признавая ее необыкновенность, даже лич­

ную (отнюдь не писательскую) гениальность. Л. Д. и

С. М. относились к З. Н. Гиппиус — первая отрицатель­

но, второй — резко отрицательно.

И у нас возник спор, где я был? На стороне А. А.,

или, вернее, он был на моей стороне.

Л. Д. говорила мало: в нашей триаде, в узоре наших

взаимных отношений она была гармонизирующим фоном.

Она аккомпанировала понимающим молчанием нашим

словам и подводила как бы итог всему тому, что проис­

ходило между нами. Она была как бы носительницей

того целого, что объединяло дружбою нас троих в эти

далекие, незабвенные годы. Когда кто-то из нас, в этом

первом свидании вчетвером, спросил ее о каком-то важ­

ном вопросе, она замахала руками и с шутливым добро­

душием рассмеялась: «Я говорить не умею, я слушаю...»

Но это слушание ее всегда было активным. В сущности,

она держалась как «старшая», немного сестра, немного

инспектриса, умеющая, где нужно, взять нас в ежовые

рукавицы.

Впоследствии А. А. написал стихотворение, в котором

описываются друзья, возвращающиеся с прогулки, в ко­

тором строгая сестра каждому говорит: «будь весел»

244

(«Скажет каждому: «Будь весел») 53. Помню ее в крас­

ном домашнем капоте, сидящую у морозного окна, за

которым розовели закатные снега: она действительно

выглядела доброй и чуткой сестрой нашего дружеского

молодого коллектива, как бы самой судьбой складываю­

щейся духовной коммуны. Весь этот стиль наших взаим­

ных отношений сразу определился в первый вечер у

С. М. По-моему, мы расстались просто и дружески. Впе­

чатление «стесненности» между мной и А. А. рассеялось

(оно возникало опять и опять, когда мы оставались

вдвоем с А. А., до самого 1905 года).

Остановились Блоки в пустующей квартире Марко-

нет, в доме В. Ф. Марконета, учителя истории Первой