Александр I. Самодержавный республиканец

Желая лично предводительствовать войсками, Александр I в конце апреля 1812 года отправился в Вильно. Прибыл он в город вместе с собственным штабом, члены которого в массе своей завидовали Барклаю-де-Толли, а потому с большим или меньшим успехом интриговали против него. Более того, на второй день по приезде монарх принял на службу давнего недоброжелателя Барклая генерала Леонтия Леонтьевича Беннигсена, что еще сильнее накалило ситуацию в Главной квартире. А вскоре Александр потребовал присылать рапорты командиров корпусов и командующих армиями в Главную квартиру лично ему, минуя командующего армией, объявив при этом, что Барклай-де-Толли сохраняет все свои полномочия.

Положение складывалось достаточно пикантное, поскольку по закону, если монарх находится при армии, то командовать ее действиями должен именно он. Таким образом, у самой мощной русской армии появилось сразу два предводителя, при этом далеко не во всём согласных друг с другом. Барклай упорно игнорировал царских советников и даже не стеснялся порой выказывать недовольство самому Александру I — скажем, когда тот без его ведома сменил командира одного из корпусов. В письме жене, отправленном в эти непростые дни, Барклай откровенно негодовал: «Я нахожусь в войсках в виду неприятеля и в Главной квартире почти не бываю, потому что это настоящий вертеп интриг и кабалы»^{225}.

Александр Павлович, верный своим привычкам и пристрастиям, проводил время в Вильно, устраивая парады или пребывая на церковных службах. Причем подготовка к последним иногда носила довольно экстравагантный характер. Флигель-адъютант государя и будущий декабрист С. Г. Волконский вспоминал, что однажды он с сослуживцем Лопухиным, опаздывая на всенощную, решил проникнуть в дворцовую церковь не с парадного входа, «…придворный лакей воспрещает нам взойти в церковь. На спрос наш, почему? — он отвечал: «Нельзя, там Государь». — «Да что же он там делает, ведь служба не началась?» На это он отвечал нам: «Делает репетицию церковного служения»^{226}. Вряд ли подобное могло прийти в голову какой-либо другой коронованной особе, но для Александра любое появление на людях превращалось в некое театрализованное действо.

В момент перехода наполеоновскими войсками российской границы Александр I находился на балу в поместье Беннигсена Закрет. За неимением большого зала было решено построить в саду деревянную галерею. Накануне бала император получил анонимную записку, где сообщалось, что галерея ненадежна и может обрушиться во время танцев. Он послал директора военной полиции де Санглена проверить это сообщение. Едва тот прибыл в Закрет, как галерея с грохотом рухнула; архитектор, возводивший ее, скрылся в неизвестном направлении. Выслушав доклад де Санглена, монарх приказал расчистить место рухнувшей постройки и организовать танцы под открытым небом. Здесь он и получил от министра полиции А. Д. Балашова известие о начале переправы французской армии через Неман. Александр попросил сохранить его в тайне и продолжал очаровывать присутствующих своей любезностью.

В первые дни войны 1812 года он отправил к Наполеону Балашова с письмом, надеясь не то чтобы устыдить французского собрата, а, скорее, потянуть время. Французский император заявил посланцу: «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман». В ответном же письме Александру Наполеон и вовсе позволил себе обидные поучения: «…если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России… Вы испортили всё свое будущее»^{227}. Однако договариваться с противником здесь и сейчас российский монарх не собирался.

Наполеон стянул к российской границе 640 тысяч человек, русские же армии стояли в Молдавии, на Кавказе, в Крыму, в Финляндии, в Закавказье на границах с Персией и в многочисленных гарнизонах внутри страны. В результате против французов действовали около 48 процентов всех русских сил. С самого начала войны Александр намеревался оставаться с войсками, но после ухода 1-й армии из Дрисского лагеря закончилась и его полководческая деятельность. Ведь план Фуля был и его планом, взлелеянным долгими раздумьями и беседами с прусским генералом. К тому же А. С. Шишков, А. А. Аракчеев и А. Д. Балашов в коллективном письме убедили его покинуть армию. В частности, в нем говорилось: «Государь и отечество есть голова и тело: одно без другого не может быть ни здраво, ни цело, ни благополучно»^{228}.