Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

Другая не менее важная черта – это мистицизм, это набожность и крайняя религиозность. На этой почве Александр сошелся даже с таким изувером и несомненно душевнобольным человеком, как Фотий. Стоит только припомнить сцену аудиенции, данной Фотию, по описанию последнего, чтобы понять ясно, что здесь перед нами не один, а скорее два больных человека. Ведь, в самом деле, надо совершенно утратить способность правильной критики окружающего, чтобы принимать серьезно, с благоговением, все причитания и выходки этого изувера, чтобы представлять себя понимающим всю галиматью, которую он выкладывал перед слушателем, надо было довольствоваться исключительно формой, а не содержанием, чтобы на коленях просить молитвы и заступничества этого малопонимающего, необразованного, неосмысленного фанатика, произносившего набор фраз об Антихристе и Страшном суде, и не только слушать, но еще и восхищаться и умиляться. Эта же слабость критики проявляется и по отношению к другому злому гению Александра – Аракчееву, когда никакие самые убедительные жалобы, просьбы, восстания и возмущения не могли подвинуть Александра на то, чтобы вникнуть в суть и проверить, правда ли в колониях все так хорошо, как ему расписывал временщик и как ему показывали при мимолетном осмотре. И это не было какое-нибудь маловажное, по его мнению, дело, которое было недостойно его внимания, нет, это, по его же признанию, было делом очень серьезным и важным.

Вполне гармонирует с этим и страсть говорить и действовать загадками, какими-то полунамеками, таинственно. Возьмем хоть опять-таки очень важный и серьезный вопрос о престолонаследии. Александру было хорошо известно, что по его же манифесту о наследии престола Константин не мог бы вступить на него вследствие своей женитьбы на польке, следовательно, тут даже не было выбора другого, как объявить всенародно еще при своей жизни наследником Николая, а на деле оказывается, что Александр предпочитает намекнуть, и даже не раз, Николаю об этом в частном разговоре, без свидетелей, ухитряется самым таинственным образом спрятать три документа об этом с предписанием вскрыть их после своей смерти и хранить упорное молчание и никому не выдать тайны о содержании этих документов даже на смертном одре.

Приведем текст этого интересного документа:

«Объявляем всем верным нашим подданным. С самого вступления Нашего на Всероссийский Престол непрестанно Мы чувствуем себя обязанными пред Вседержителем Богом, чтобы не только во дни Наши охранять и возвышать благоденствие возлюбленного нами Отечества и народа, но также предуготовить и обеспечить их спокойствие и благосостояние после Нас чрез ясное и точное указание Преемника Нашего сообразно с правами Нашего Императорского Дома и с пользами Империи. Мы не могли, подобно предшественникам Нашим, рано провозгласить его по имени, оставаясь в ожидании, будет ли благоугодно неведомым судьбам Божиим даровать Нам наследника престола в прямой линии. Но чем далее протекают дни Наши, тем более поспешаем Мы поставить Престол Наш в такое положение, чтобы он ни на мгновение не мог оставаться праздным.

Между тем, как Мы носили в сердце Нашем сию священную заботу, Возлюбленный Брат Наш Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович, по собственному внутреннему побуждению, принес нам просьбу, чтобы право на то достоинство, на которое он мог бы некогда быть возведен по рождению своему, предано было тому, кому оное принадлежит после него. Он изъяснил при сем намерение, чтобы таким образом дать новую силу дополнительному акту о наследовании Престола, постановленному нами в 1820 году, и им, поколику то до него касается, непринужденно и торжественно признанному.

Глубоко тронуты Мы сею жертвою, которую Наш Возлюбленный Брат с таким забвением своей личности решился принести для утверждения родовых постановлений Нашего Императорского Дома и для непоколебимого спокойствия Всероссийской Империи.

Призвав Бога в помощь, размыслив зрело о предмете, столь близком к Нашему сердцу и столь важном для государства, и находя, что существующие постановления о порядке наследования Престола у имеющих на него право не отъемлют свободы, отрешись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола, с согласия Августейшей родительницы Нашей, по дошедшему до Нас наследственно Верховному праву Главы Императорской Фамилии и по врученной Нам от Бога Самодержавной Власти, Мы определили: во-первых, свободному отречению первого Брата Нашего Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича от права на Всероссийский Престол быть твердым и неизменным; акт же сего отречения, ради достоверной известности, хранить в Московском большом Успенском соборе и в трех высших правительственных местах Империи Нашей: в Святейшем Синоде, Государственном совете и Правительствующем Сенате. Во-вторых, вследствие того на точном основании акта о наследовании Престола Наследником Нашим быть второму Брату Нашему Великому Князю Николаю Павловичу.