Александр Ясинский

– Юде? – фашист ткнул стволом в Ёсю.

– Татарин, – почти в три голоса сказали Саша, Левка и Ёська.

– Все татары?

Полураздетый, загорелый немец громко загоготал. У фашистов была передышка. Одни возлежали на орудиях, другие брились, третьи пили кофе. Многие ходили в шортах. («Я первый раз увидел взросло- го в шортах, – вспоминал много лет спустя Александр Ибрагимович, – у нас же обычно пионеры их носили»).

14

– Вассер, – осмелев, попросил Саша, – битте, вассер.

Фашисты сгрудились вокруг несмышленышей, похожих на стайку гадких утят, отбившихся от мамы-утки. Они явно развлекались над оцепеневшей от страха детворой. Словно в издевку, налили им из баклажки не воду, а какую-то темную жидкость. Саша с опаской сде- лал пару глотков. Это был кофе. Левка же только понюхал черную жижу. Вдруг их хотят отравить?

Автоматчик, преградивший им путь, отпустил очень удачную, на его взгляд, шутку:

– Ну что, штаны уже мокрые?

Рыжий перевел свою остроту, и немцы заржали. Настроение у фашистов было лучше некуда, еще бы, ведь они всего за неделю про- двинулись вглубь советской территории на сотни километров. По- играв детьми как игрушками, немцы со смехом всучили им советские деньги и прогнали прочь.

– Нах хаус! Шнель, шнель! – неслось вслед бросившимся наутек малым. Думали ли немцы в эту минуту о своих детях, о младших брать- ях, оставленных в германских городах и деревнях? Что стояло за громкой веселостью и щедростью неприятеля? Щедрее подарка, чем жизнь, не бывает. В тот день на Могилевском шоссе враг подарил

«утятам» жизнь. Одним – долгую, а другим – короткую, очень корот- кую, такую, как у Левки Голанда, еврейского мальчика, сына председа- теля фабкома Минской кожгалантерейной фабрики.

Они долго молча шли вдоль шоссе.

– А ты нас пугал, – нарушил тишину Ёська. Этот упрек относился к Левке, который был мастер по страшилкам. В лагере после отбоя он выдумывал такие истории про немцев, что волосы вставали дыбом даже на сорви-головах.

– Жуть, как ты, Левка, нас пятками своими мучил, – не унимался Ёська. В его ушах еще стояло ужасное: «Юде?», и чтобы побороть страх, курчавый мальчик шпынял такого же курчавого друга.

– Ты говорил, что немцы отрезают пионерам пятки и заставляют их есть. Враки все это, видишь, нам они ничего не отрезали.

– Еще успеют, все только началось, – мрачно, по-взрослому отве- тил за Левку Саша.

И вновь тут и там им встречалась подбитая немецкая техника. Вполне возможно, что среди скособоченных, обугленных танков были и те, которые остановил сам Николай Гастелло, 33-летний командир

15

эскадрильи 207-го авиаполка 42-й бомбардировочной дивизии. Он погиб здесь, под Минском, в самые первые дни войны, совершив свой бессмертный подвиг 26 июня 1941 года. Осколком зенитного снаряда пробило бензобак самолета Гастелло. Самолет загорелся. И тогда капитан Гастелло вместе с тремя членами экипажа А.Бурденюком, Г.Скоробогатым и А.Калининым приняли решение направить горя- щий самолет прямо в скопление вражеских бронетранспортеров и танков. Николай Гастелло будет удостоен звания Героя Советского Союза. Посмертно.

Обо всем этом Саша узнал гораздо позже, уже после войны, а пока он с товарищами упрямо топал домой. Как он и рассчитывал, к вечеру они добрались до Минска. Уже темнело, когда «разведчики» вошли в поселок Коминтерн. Слышалась стрельба.

– Чуете? – Левка остановился и принюхался. – Конфетами пахнет. Запах еды для изголодавшегося ребенка сильнее запаха пороха.

– Где-то здесь находится «Коммунарка», – подтвердил Саша. – За мной!

Прижимаясь к заборам, они прокрались к кондитерской фабрике. Она оказалась разбомбленной. В огромных чанах под открытым небом застыла патока. Мальчишки отбили куски карамели и приня- лись жадно их сосать.

Уже в полной темноте они постучались в калитку деревянного домика на окраине. Их впустила пожилая хозяйка, все понявшая без лишних слов. Чумазые лица и голодные глаза выдавали детей с головой.

– В городе комендантский час. Оставайтесь в хате до утра. Я постелю вам на полу.

Пряники, консервы, патока, встреча с немцами, пейзаж с мили- ционерами и лошадьми – все смешалось и образовало гремучую смесь, которая всю ночь рвалась наружу с такой силой и частотой, что

«разведчики» даже не успевали выскочить на крыльцо. Утром добрая женщина вытерла загаженный пол, обмыла перепачканных детей, дала им по куску хлеба и перекрестила вслед.