Александр Ясинский

– Из синагоги, – гордо сказал Саша. – Я там теперь керосиновые лампы и свечи буду тушить после молебна. За каждое тушение обеща- ли по два рубля давать. Не пропадем, мама! Вот только рука болит, – и он показал пальцы, исколотые до крови.

На дверь синагоги крепилась металлическая пластина с пробиты- ми в ней дырочками, острые края которых выпирали наружу. Входя в храм, прихожане обязательно надавливали на пластину. Суровому иудейскому ритуалу подчинялся и маленький мусульманин. По отцу он был татарином, по матери белорусом. В детстве, черноглазый и широкоскулый, Саша больше походил на татарчонка. Это сходство не раз спасало ему жизнь, особенно в годы оккупации. Получая свой первый паспорт, Александр указал в графе «национальность» – бело- рус. У сестры Тамары другая запись в паспорте – татарка. Такая вот получилась национальная вариантность в семье Ясинских.

…Пряча слезы, рано поседевшая женщина перебинтовала сыну руку и пошла отваривать бульбу: питались почти одной картошкой. Благо, фабком взял под опеку семью, потерявшую кормильца. Дети получали от фабрики имени В.В.Куйбышева обувь, одежду, их корми- ли обедами в рабочей столовой и направляли по путевкам в пионер- ский лагерь. По такой путевке летом сорок первого братья Ясинские, Саша и Боря, отдыхали в пионерлагере, расположенном под Минском. Фабком выдал им путевки на все каникулы. К концу июня мальчишки успели так загореть, что блестели только зубы.

На Могилевском шоссе

Он выходил из окружения, глох от разрыва бомб и буханья мин, стоял под прицелом немецкого автомата, отвечая на вопрос: «Юде?», с риском для жизни проникал в гетто и выводил из него советских военнопленных. Белорусский хлопец еще в детстве не единожды был на волоске от смерти. Ведь для чего-то ты его, Господи, сберег?

…Однажды утром в пионерском лагере появились люди в военной

10

форме и с винтовками, у некоторых бойцов была перебинтованная голова под пилоткой. Красноармейцы принесли чудовищную весть: в Минске немцы, советские части отступают. В лагере поднялась пани- ка. В лесу, в глухомани, не было ни телефона, ни радио, и никто не мог поверить в то, что уже несколько дней идет война, что ведутся жаркие приграничные сражения, и что немцы летают на Оршу не из какой-то Варшавы или Кенигсберга, а с белорусского военного аэродрома в Гродно! Фашисты уже так близко! Пионервожатые срочно стали вывозить детей из леса, они выгрузили их в ближайшем населенном пункте Смиловичи, найдя ребятне временное пристанище – синагогу.

– Никому не признавайтесь, что вы пионеры, – наставляли пере- пуганных воспитанников вожатые, – галстуки спрячьте, закопайте или утопите.

К концу дня в битком набитой синагоге стало свободней – некото- рых детей расхватали родители. И все же немаленькая группа пионе- ров оказалась практически брошенной на произвол судьбы. Сделали ноги даже вожатые.

Боря хныкал. Проведя ночь на холодном полу, без воды и пищи, он хотел есть и просился домой.

– Сиди здесь, – твердо сказал Саша. – Я с Левкой пойду на развед- ку. Проберемся в город, все расскажем маме и вернемся за тобой.

Он и не ведал, что их мама в те дни попала на операционный стол: врачи едва спасли Марию Адамовну, удаляя острый аппендицит.

– Я хочу с вами!

– Не ной! – отрезал старший брат и сунул Боре два пряника, оставшиеся от сухого пайка, выданного в столовой. И смягчив голос, добавил: – Мал ты еще, не выдержишь трудного пути.

Саша и его два закадычных друга Левка Голанд и Ёся Гладштейн еще ночью разработали план – идти домой. Дорога знакомая, и какие- то 35-40 километров по Могилевскому шоссе они преодолеют за день. К отважной троице присоединилась еще пара отчаянных попутчиков с облупленными носами. По пути «разведчики» нарвали в чужом ого- роде лука, засунули зеленые перья в карманы, поближе к НЗ – пряни- кам. Сняли с груди красные галстуки, обмотали ими камни и закину- ли в пруд, как учили вожатые. Покинув Смиловичи, мальчишки направились в Минск.

То, что они увидели на Могилевском шоссе, называлось войной. Беспощадная правда о страшных тяжестях первых дней войны

11