Александр III. Истоки русскости

И в условиях, когда суды присяжных выносили оправдательные вердикты убийцам-террористам, мог ли император не прислушаться к этому гневному обращению преданного государственника? Ведь действия судов присяжных по своей сути и впрямь немало способствовали «гибельной деморализации общественности» и извращали само существо судебной практики, воспитывая у населения полную небоязнь законов и веру в правоту «бомбистов».

И, очевидно, можно лишь одобрять решения правительства, которые при сохранении института судов присяжных постепенно изымали из их компетенции разряды наиболее серьёзных и опасных дел?

Кстати, Победоносцева либералы считали неким злым гением царствования Александра III, полагая, что император во многом руководствуется именно советами этого человека. С таковым мнением затруднительно спорить, царь действительно имел немалое уважение к обер-прокурору Синода как к убежденному государственнику и строгому моралисту, но едва ли он смотрел на события русской жизни «из рук Победоносцева».

Вспомним, что при Александре II Победоносцев идеальной государственной системой считал французскую, в своё время разработанную социологом Ф. Ле Пле, согласно которой сословия должны различаться не столько извечными привилегиями, сколь функциями. Константин Петрович находил её верной для реализации. Однако следует помнить, что влияние Победоносцева при Александре III не только не возросло, а неуклонно падало, и император не оставался закоренелым, каким-то неподвижным к нормам и правилам. И он готов был сотрудничать как со всеми сторонниками мирного развития страны, так и с образумившимися противниками. Пожалуй, самый яркий пример тому, это прощение Л. А. Тихомирова и предоставление ему больших возможностей для созидательной работы.

Напоминаем читателям, что историк и философ Лев Александрович Тихомиров в молодости являлся известным и авторитетным революционером. Но, анализируя исторические процессы влияния революционных действий на судьбы государства, он пришел к глубокому осуждению народнического революционного пути и в 1888 году в Париже издал брошюру «Почему я перестал быть революционером?» И в тот же год он подал Александру III прошение о помиловании. Он написал о том, что своими глазами увидел, как невероятно трудно восстановить или заново создать государственную власть, однажды потрясённую или попавшую в руки безответственных честолюбцев.

Лев Александрович полностью раскаялся в своей активной революционной деятельности, просил простить его и разрешить возврат в Отечество. В своём прошении он достойно оговорил, что никогда не будет участвовать в каких-либо практических акциях против своих вчерашних соратников-революционеров, но будет искренне и честно служить сегодняшней монархической России.

Прощение он получил в тот же год. А возвратившись на родину, он стал одним из ведущих публицистов монархического лагеря и редактором «Московских ведомостей».

На этом примере хорошо видно, что император готов был сотрудничать даже с таким человеком как Тихомиров, который являлся одним из создателей «Народной воли» и одним из её признанных вожаков. (Представим, что могло бы ожидать такого «возвращенца», например, при И. В. Сталине, скорее всего либо достаточно быстрый расстрел – либо столь же скорая Колыма, примеров тому было множество…)

Но многие ли из народников одумались и пришли к мирному сотрудничеству, или хотя бы к мирной жизни в Отечестве? Увы, совсем не многие… А в таких условиях даже само существование императора долгое время находилось бы под угрозой. Его соратники старались обеспечить ему постоянную охрану, с которой он постепенно смирился и, по воспоминаниям близких, стал воспринимать её «как неизбежное зло». Но это «неизбежное зло» было достаточно малопрофессиональным и даже численно совсем небольшим, так, его секретная служба составляла всего двадцать восемь человек. Старших секретных агентов имелось только трое, а младших – семеро.

А, когда в стране стало потише, император велел и это число охраны убавить. И очень ругал её начальника (вплоть до письменных выговоров) за то, что охрана везде желает следовать за ним. Царь считал такую меру «глупой» и «не приличной» и вскоре повелел «Следовать за собою положительно запрещаю». Его очень тяготила и угнетала необходимость иметь меры строгой предосторожности. Начальники охраны это сознавали и пытались разработать систему защиты Государя более аккуратную и малозаметную и для него, и для посторонних. Император ознакомился с их проектом и невесело посмеялся: «Всё это весьма разумно, но где найти людей, способных на такую службу?»