Александр III. Истоки русскости

…В данном случае речь шла о службе весьма конкретной – а именно о разумно и цивилизованно охранительной. Но думается, что в тогдашних российских жизненных условиях было нелегко подобрать людей для очень многих важных государственных служб и дел. Ведь страна находилась на роковом пересечении решения неотложных задач своего развития и крайней затрудненности в их скором решении. В своё время Ф. Энгельс назвал такое положение «трагической коллизией, порождаемой противоречием между исторически необходимыми требованиями и практической невозможностью их осуществления».

И трагизм этой коллизии очень многим в стране остался непонятным. Непонятна была невозможность скорых (обвальных) реформ. Непонятна была опасность, идущая от «перестроечной» спешки. Непонятна была и драматическая разобщённость интеллигентной части населения. И радикалы обеих мастей не могли осознать, что в период реформ крайне опасно взволновать, приводить в движение многомиллионную массу простого люда.

Об этой грозной опасности аккуратно, но решительно сказал В. Г. Белинский: «…ты можешь знать, что не должен знать мужик, потому что эта мысль может сделать тебя лучше, но погубила бы мужика, который, естественно, понял бы её ложно…» Уважаемый читатель, разве не удивительно слышать это из уст «пламенного Виссариона», которого наше старшее поколение привыкло считать заведомым революционером и, безусловно, другом скорейшего и максимального прогресса? Но Виссарион Григорьевич Белинский вовсе и не был никаким революционером, он был принципиально строгим в оценке российской действительности, в оценке желаний и возможностей к её улучшению. И в этих оценках он нередко оказывался вполне единомысленным сторонником твёрдости и порядка со сторонниками ясной определенности, лучшим выразителем которых был император Александр III.

Люди такого склада, как император Александр III, обладают способностью излучать уверенность в себе и умением приказывать. Таким людям, обычно, суждено стать истинными народоводителями и заслуженно обладать подлинной харизматичностью. Весьма хорошо о них сказал Кнут Гамсун: «Человека, который может приказывать, слушаются с восторгом. С восторгом слушались, например, Наполеона. Слушаться – наслаждение! И у русского народа это ещё осталось…!»

Да, норвежский классик в России ещё застал время нерасшатанного послушания и почти неколебимого авторитета верховной Власти. И такая Власть могла в стране установить порядок и уверенно вести национальную мировую политику. Какой эта политика была при Александре III?

Европейская политика (Россия и Запад)

…Когда я горестно листаю

Российской летопись земли,

Я тех царей благословляю,

При ком войны мы не вели.

При ком границ не раздвигали,

При ком столиц не воздвигали,

Не усмиряли мятежей,

Рождались, жили, умирали

В глухом углу, в семье своей.

Мне стали по сердцу те поры,

Мне те минуты дороги,

Те годы жизни, о которых,

Ища великого, историк

Небрежно пишет две строки

Александр Солженицын

…Масштабы российской политики издавна имели отнюдь не региональный, а поистине межконтинентальный характер. Её государственные интересы были в равной мере великими как в Европе, так и в Азии. И основные векторы политических действий имели свою весьма значительную направленность на Юг, Восток и Запад. И если во времена Александра III восточное направление ещё не представлялось исключительно важным, то южное и западное всегда имели первостепенное значение. А на самом первом месте не могло ни быть дел европейских, эта политика всегда оставалась самой главной. Как её понимал и осуществлял император Александр III?

Нередко можно слышать мнение, что у больших политиков уже в молодые годы весьма заметно складываются некие политические симпатии и намечаются ориентиры будущих правительных дел. Может быть… И если посмотреть на молодые годы будущего императора с этой стороны, то ясно увидим, что Александру Александровичу была свойственна яркая германофобия. Более того, к любому немецкому началу он относился весьма холодно и даже с немалым отчуждением. И даже в русской Прибалтике он был весьма холоден с тамошним немецким дворянством и недостаточно внимателен к нему.

В молодости Александр Александрович в великосветском общении нередко проявлял несдержанность и излишнюю откровенность. Так, во время обострения отношений между Францией и Германией, он не скрывал горячих симпатий к французам, и в свете стали хорошо известны его слова: «Эти поганые немцы… Я уверен, что французы ещё дадут себя знать свиньям-пруссакам. О, как бы я был счастлив!»