Александр III. Заложник судьбы

Саше в то время брат не писал, и он был обижен, жалуясь матери: «Ничего не пишет с тех пор, как жених, так что я не знаю ничего про время, которое он провел в Дании… Теперь он меня окончательно забудет, потому что у него только и на уме, что Дагмар, конечно, это очень натурально».

Императрица ждала Николая на вилле Вермонт. Сказала ему, что Саша обижен, и Николай тотчас отправил брату письмо: «Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят также! Грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил как сестру. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви! Хорошо было тогда – скучно теперь вдали от милой подруги. Желаю тебе от души так же любить и быть любимым».

Из Ниццы на русском корвете наследник поплыл в Ливорно, оттуда поехал на поезде во Флоренцию. В дороге почувствовал боль в позвоночнике, так что, доехав до места, едва мог дойти до гостиницы. Срочно призвали врачей, которые сделали вывод: lumbago – прострел. Отправил письмо Николаю Литвинову:

«Приехал во Флоренцию, как нарочно, чтобы снова схватить сильный lumbago, который меня держит взаперти более недели. Несносно, до сих пор почти ничего не видел здесь. Но что всего досаднее, это то, что мы не можем ехать в Рим, куда меня, да и всех нас, давно тянуло. Стоит ехать в Италию и не видеть Рима! Вы не удивитесь, если я скажу Вам, что скучаю и с охотою вернулся бы в Россию на зиму. Хочется домой. Мысль так долго оставаться за границей мне неприятна. Но, даст Бог, вернусь к Вам, и не один, а с будущей женою, которую прошу любить и жаловать. До свидания, Николай Павлович. Крепко жму Вам руку. Не забывайте любящего Вас. – Николай».

Николая лечили массажем, но сделали только хуже – на позвоночнике образовалась опухоль.

Дальше события развивались быстро. Пришлось возвратиться в Ниццу, снять виллу неподалеку от матери. Боли усилились, однако врачи уверяли, что это простой ревматизм, и Александр II отправил гофмаршала в Копенгаген для обсуждения деталей при подготовке к свадьбе. Началась переписка между дворами.

Однако в марте состояние Николая ухудшилось. Его возили уже в коляске. Стараясь не выдавать своей слабости, он побывал на празднике егерей императорской гвардии, на конкурсе стрельб, где раздавал призы, ездил смотреть карнавальное шествие. В письмах к отцу уверял, что все хорошо.

Вдруг в Петербург примчался Оом, объявив императору, что Николай «тает, как свечка». Саша сразу же выехал в Ниццу, где прямо с вокзала кинулся брату.

Врачи не пускали, но он настоял.

– Саша, Саша! Что ты тут делаешь? Быстро подойди и поцелуй меня! – был несказанно рад Николай.

Сашу поразила его худоба! Но виду не подал, наоборот, с беззаботной смешинкой стал говорить о военных учениях в Красном селе, о Николае Литвинове, который давно уже был их другом. «Дитя поручик» сейчас занимался с Владимиром, которого недолюбливал, – и было за что.

От одного лишь присутствия Саши Николай почувствовал облегчение.

– Кристальная у тебя душа, – с улыбкой признался брату.

«Из достоверных источников известно, – вспоминал С. Ю. Витте, – что, когда цесаревич был безнадежно болен (о чем он сам знал), на восклицание одного из приближенных: “Что будет, если что-нибудь с вами случится?! Кто будет править Россией? Ведь ваш брат Александр к этому совсем не подготовлен”. Он сказал: “Вы моего брата Александра не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, которые человеку могут быть привиты”».

Сутки он не испытывал резких болей, затем они возвратились. Профессор Рехберг вынужден был сообщить императрице настоящий диагноз: остеит позвонков с образованием нарыва. Костный некроз мог вот-вот достичь мозговой оболочки и привести к смерти. По телеграмме жены Александр II тотчас же выехал в Ниццу, взяв своих сыновей Владимира и Алексея, Николая Литвинова и художника Боголюбова.