Александр Иванович ГУЧКОВЪ и Великая русская революция

Последующие дни — это дни закрепления победы «дела революции». Продолжается переход войск Петроградского гарнизона на сторону Государственной Думы. В полдень 28 февраля 1917 года гарнизон Петропавловской крепости перешел на сторону революции, а также часть других воинских частей. В первой половине дня сдается уже бывший министр МВД А. Протопопов. В 16 часов были арестованы генералы Хабалов, Балк и Беляев. С сопротивлением правительственных сил в Петрограде было покончено. Да и карательная экспедиция генерала Н. И. Иванова по сути провалилась.

В тот же день состоялась встреча М. Родзянко с Великим князем Михаилом. Еще «25 февраля я по телефону в Гатчину дал знать великому князю Михаилу Александровичу о происходящем и о том, что ему сейчас же нужно приехать в столицу ввиду нарастающих событий.

27 февраля великий князь Михаил Александрович прибыл в Петроград, и мы имели с ним совещание в составе председателя Государственной Думы, его товарища Некрасова, секретаря Государственной Думы Дмитрюкова и члена Думы Савича. Великому князю было во всей подробности доложено положение дел в столице и было указано, что еще возможно спасти положение: он должен был явочным порядком принять на себя диктатуру над городом Петроградом, понудить личный состав правительства подать в отставку и потребовать по телеграфу, по прямому проводу, манифеста государя императора о даровании ответственного министерства»668.

По сути, это был еще один канал воздействия на императора Николая II, через его брата Михаила. А главным «коммуникатором» вновь выступил М. Родзянко, до конца не совсем понимавший, что же происходит вокруг.

А что же Государственная Дума? Она оставалась единственным легальным органом власти, доступным для революционеров. Именно поэтому они и решили с 27 февраля сделать Государственную Думу уже не только территориальным центром, но и своего рода «идейным штабом». Вот что представляла собой Государственная Дума в воспоминаниях очевидцев, в частности Шляпникова А.: «Таврический дворец с 27 февраля стал не только территориальным, но уже и идейным центром революции669.

…Первые два дня представители Комитета Государственной думы были монопольными ораторами для солдат… Солдаты приходили к Государственной думе как к центру революции…

Это были различные воинские части, в большинстве гвардейские части, приходившие во дворец со своими знаменами, с музыкой, стройными рядами, в ногу. Митинг открывался под команду «смирно», и который-нибудь из «старых солдат», преимущественно М. В. Родзянко, П. Н. Милюков, вкупе с А. И. Гучковым, В. Н. Львовым брал на себя выступления с приветствиями, пожеланиями, непременными предложениям поддержать комитет Государственной думы»670.

Свое объяснение превращения Государственной Думы в «штаб революции» давал и Н. Суханов: «Государственная Дума… место единственной свободной трибуны для скованной демократии превращалось в храм народной победы и в лабораторию русской революции»671; «…Ликвидация царизма не могла быть произведена без буржуазии и против буржуазии вообще»672.

Внешнее восприятие «всенародности» Государственной Думы складывалось и у военных. Генерал Деникин вспоминал: «Центром политической жизни страны стала Дума, которая… пользовалась широким признанием во всей стране и армии… Никто другой не мог стать во главе движения. Никто другой не мог получить такое доверие страны и такое быстрое и полное признание верховной властью, как власть, исходившая из недр Государственной думы. Это обстоятельство отлично было учтено Петроградским советом рабочих депутатов… Такое отношение тогда к Государственной думе породило иллюзию «всенародности» Временного правительства, ею созданного…

Поэтому… к Таврическом дворцу стали подходить войсковые части с командирами и офицерами, с музыкой и знаменами и по всем правилам старого ритуала приветствовали новую власть в лице председателя Государственной думы Родзянко»673.

А чем же был в реальности в те дни Совет рабочих депутатов? Н. Суханов высказывался крайне скептически по этому поводу: «Для руководства Исполкомом Совета Рабочих депутатов не имел ни сил, ни оснований отказать в допущении в Совет всякого рода делегатам, горевшим первым революционным жаром. Другие члены Исполнительного Комитета и сама наша мандатная комиссия поступали так же. И в результате через несколько дней число членов Совета достигло гомерической и абсурдной цифры, чуть ли не 2000 человек»674. Абсолютно понятно, что при такой численности Совет был просто не в состоянии принимать какие-либо деловые решения.

Фактически соглашался с ним в оценке деятельности Совета большевик А. Шляпников: «Первый пленум Петербургского Совета оставил в памяти весьма сумбурное впечатление. Праздник революции, победа народа, как говорили тогда, отвлекала его от задачи непосредственного руководства теми событиями, которые развертывались в стране. И деловая работа из Совета автоматически переносилась в Исполнительный Комитет»675.