Александр Македонский, или Роман о боге

– Этот год для тебя неудачный, – объяснил я Александру. – Это единственный год в твоей судьбе, омраченный Сатурном, в нем тебе начертаны неудачи и даже изгнание из страны. Проживи этот год терпеливо. В несчастьях, которые он тебе сулит, зарождается будущее торжество. Подожди до конца лета следующего года.

Настал день свадьбы Филиппа и Клеопатры. Александр пришел на торжественное пиршество последним. На него были обращены взгляды всех присутствующих. Он был особенно тщательно одет и предстал во всей красе молодого бога. Из гостей, пожалуй, только Александр, Гефестион и я не носили бороды вопреки широко распространенному у македонян и большинства греков обычаю. То, с каким старанием Александр в свои молодые годы брил лицо, тогда как его сверстники, напротив, гордятся первой щетиной на подбородке, вызывало снисходительную улыбку у Филиппа и старых военачальников. Они усматривали в этой привычке только стремление Александра выделиться среди других и разыгрывать из себя первосвященника. Они не знали, что египтяне удаляют со своего лица и тела все волосы, которые могут загрязниться, что борода, которую на церемониях подобает носить только фараону, ненастоящая. Я, как служитель Амона, бороду никогда не отращивал и посоветовал Александру поступать подобным же образом. Гефестион первым стал подражать своему другу, а в будущем эту привычку переймут люди из окружения Александра, а с ними и почти вся его армия.

В тот день молодой царевич, еле сдерживающий благородный гнев, был прекрасен как никогда. При виде Александра молодая жена Филиппа не смогла совладать с собой, и по ее лицу промелькнула тень сожаления. Она возлежала на центральном ложе рядом с Филиппом, который во время ужина отрывался от еды только для того, чтобы еще раз обследовать формы своей новой супруги. После того как ее триумф был освящен узами брака, Клеопатра отбросила притворную стыдливость и, наоборот, стремилась показать всем, что является в этом царстве полноправной хозяйкой, ибо держит царя в своем подчинении.

Справа от супружеской четы сидел светящийся от счастья удачливый Аттал, слева восседали Александр, Антипатр и Парменион. В последнее время среди военачальников появилось много возмущенных незаслуженным возвышением Аттала. Это недовольство послужило поводом для их сближения с молодым царевичем. И в этот вечер в большом зале, украшенном фресками, находилось довольно много людей с мрачными, угрюмыми лицами.

Честолюбивый Павсаний, услужливый спутник Филиппа, с которым тот коротал вечера во время кампании при Херонее, был поставлен охранять вход в зал. Павсаний не пытался скрыть свою досаду и стоял с таким видом, как если бы он сам был отвергнут.

По мере того как ужин продолжался и громче становились голоса, в атмосфере празднества все заметнее ощущалось приближение скандала. В этом зале скопилось слишком много соперничества, ревности, интриг, опасений разонравиться и скрываемого недовольства. Взрыв страстей был неизбежен. Филипп уже выглядел сильно пьяным и, крепко обняв племянницу Аттала, без конца подстрекал нового родственника к оскорблениям в адрес законного наследника. По обычаю, гости по очереди вставали, чтобы провозгласить тост и выпить за новобрачных. Когда настал черед Аттала, он встал и, потеряв всякую сдержанность, громко произнес:

– Я молю богов, Филипп, чтобы они благословили твой союз и дали тебе наконец законного наследника трона Македонии!

Александр вскочил на ноги:

– Собака! Ты осмелился назвать меня незаконнорожденным?

И прежде чем кто-нибудь успел помешать, он запустил свой тяжелый кубок с вином в голову Атталу. Тот успел уклониться, но вино попало ему в лицо. Поднялась суматоха, гости бросились разнимать врагов, устремившихся друг на друга. Столы были опрокинуты, кувшины с вином покатились на пол. Дав волю так долго сдерживаемым чувствам, все кричали. Одни защищали Александра, другие становились на сторону Аттала, и казалось, дело неминуемо должно было закончиться побоищем, когда внезапно поднялся Филипп и, окинув покрасневшим от вина и гнева глазом всю эту взбесившуюся свору, выхватил свой меч и кинулся на Александра с криком: «Убью!»

В этот порыв ярости были вложены все подозрения, накопившиеся со времени посещения Самофракии, все разочарования от первой женитьбы и вся ревность, которую у него вызывали успехи Александра. Но хромая нога подвела царя на первом же шагу, и он свалился на пол, растянувшись в луже с вином. Царь, оглушенный ударом при падении, не способный без посторонней помощи подняться, барахтался в луже, что-то бормоча себе под нос. В наступившей тишине Александр, повернувшись к пьяному царю, воскликнул:

– Смотрите, македоняне, смотрите как следует! Вот человек, который хочет повести вас за собой в Азию, а сам не может перейти от стола к столу, не упав при этом.

Он вышел из зала и направился прямо к матери. Той же ночью в сопровождении нескольких верных людей они отправились в Эпир.

XI О царских душах