Тогда Александр, которому надоело благодушие своего дядюшки, отправился в Линкестиду, к вождю племени по имени Плеврий, который был в ссоре с Филиппом и отказывался платить дань Македонии. Александра в пути сопровождали несколько молодых людей его возраста, решившихся разделить с царевичем все тяготы ссылки. Он никогда потом не забудет их верности. Среди них были Неарх, Гарпал и Птолемей. Птолемей, который с большей вероятностью был сыном Филиппа, чем Александр, без колебаний встал на сторону изгоя. Обоих объединяла таинственность, окружавшая обстоятельства их появления на свет.
Жители Линкестиды оказали мятежному царевичу теплый прием. Свирепые горцы, питавшие ненависть к Филиппу, не простили ему убийства Евридики. Они помнили о гибели семи тысяч собратьев во время первого нашествия Филиппа – тогда каждая семья потеряла одного или нескольких человек.
Филипп, прослышав об опасности, грозившей ему со стороны Линкестиды, отправился туда вместе с Атталом во главе небольшого легковооруженного войска. Он полагал, что одного его появления будет достаточно для того, чтобы навести в этом районе порядок. Но, попав неожиданно в засаду, он чудом избежал гибели и обязан был своим спасением только преданности одного из молодых телохранителей, прикрывшего своим телом царя от града стрел. Перед смертью израненный герой в качестве награды взял с Аттала обещание отомстить за него Павсанию, оскорбившему его грязными намеками на характер его отношений с царем.
Филипп был потрясен случившимся и хотя, как всегда, проявил в сражении храбрость и решимость, на этот раз он предпочел отойти назад, как бы получив предупреждение судьбы. Он вспомнил о своих ранах: в глаз, в плечо, в руку, в ногу. Ему осталось потерять только жизнь – он оказался на волосок от смерти. Преждевременно постаревший от ранений, уродства, пьянства и любви к слишком молодой жене, он не испытывал теперь никакого желания лазить по горам, преследуя горстку непокорных горцев или разгневанного сына. Зачем рисковать жизнью в этой глупой затее, которую никто, кроме Аттала, не поощрял, если вся Греция в его власти и если он собирается покорить Малую Азию?
Сделав вид, что его больше заботит подготовка дальнего похода в Азию, он вернулся в Пеллу, где его поджидал старый друг, коринфянин Демарат. После того как Филипп расспросил его о работе Большого совета и похвастался тем, что добился согласия в отношениях между греческими городами, этот мудрый человек ответил:
– Тебе ли говорить о согласии в Греции, когда ты наполнил собственный дом распрями и ссорами?
Царя ошеломили слова этого умудренного опытом человека, в верности которого Филипп не сомневался, ибо тот не раз поддерживал его. Филипп смиренно выслушал все его советы, согласился со справедливостью упреков, признал себя виновным в том, что подает дурной пример своему народу. Закончив беседу, царь поручил Демарату отправиться с миссией к Александру, дабы добиться примирения. Через несколько недель Александр, поставив свои условия мира, возвратился вместе с матерью в столицу.
Не вернув Олимпиаде положения законной супруги царя, Филипп сохранил ей как матери наследника престола высокое звание царицы. Чтобы добиться для Олимпиады этого статуса, пришлось, конечно, преодолеть сопротивление Аттала и его племянницы, но к тому времени Филипп уже перестал беспрекословно подчиняться воле второй жены. С возрастом наслаждения, как и война, все сильнее утомляли его. Клеопатра забеременела, и Филипп вновь почувствовал себя хозяином положения.
Снова в Пелле образовалось два клана: приверженцев молодой царицы и сторонников прежней. Павсаний быстро стал доверенным лицом Олимпиады. Впавший в немилость фаворит усердно распространял самые ядовитые слухи, направленные против Филиппа, Клеопатры и Аттала. Он шпионил, подслушивал, разносил сплетни, выдумывал их сам. Разжигание ненависти между великими мира сего стало для него единственным смыслом жизни при дворе. Примирение между Филиппом и Александром было лишь показным. Александр страдал от бездеятельности. Ему казалось, что этот трудный год никогда не завершится. Филипп держал сына в стороне от дел, не считая нужным посвящать его в планы похода на Восток, и царевич не был уверен, что ему будет позволено принять в нем участие. Александру исполнилось девятнадцать лет, однако временами юноше казалось, что жизнь его приближается к концу.