Читаем Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста полностью

В последних классах гимназии Александру удалось найти друзей, не меньше, чем он, увлеченных охотой, скитаниями по среднерусским лесам. Это были его однокашники Иван Алексеев и Николай Зарудин. Иван Константинович Алексеев прожил скромную жизнь, работая в Борском лесничестве на Волге, умер в 1950-х годах. Николай Николаевич Зарудин (1899–1938) был в свое время достаточно известен как поэт и прозаик из литературной группы “Перевал”. Он был расстрелян на исходе ежовщины вместе с Борисом Пильняком, Артемом Веселым и Иваном Катаевым (двадцать лет спустя реабилитирован). Избранные произведения его переизданы и хорошо приняты новым поколением читателей[35].

Начало его творческого пути, как и пути моего отца, можно проследить по рукописному журналу “Любитель природы” с подзаголовком “Журнал, издаваемый бродягами – охотниками – натуралистами Н. Зарудиным, А. Формозовым и И. Алексеевым”. Уцелело несколько номеров. Седьмой и, вероятно, последний – датирован 17 января 1917 года, первый же – был составлен в 1915 году. Кроме редакторов писали В. Постников, В. Васин, а рисовал и оформлял журнал только Формозов[36]. В его статьях “Белка”, “Зимняя покровительственная окраска”, “Юркинский остров”, “Весенний прилет и пролет птиц в 1915 году” мы найдем и собранные им самим факты, и первые попытки поделиться ими с окружающими, передать свое волнение, свою любовь к обитателям волжских берегов.

После Февральской революции однокашники отца напечатали в настоящей типографии несколько номеров “Журнала кружка 8-ых классов Нижегородской первой гимназии”. Сохранившийся № 2 за апрель 1917 года очень занятен. Тут и беспомощные стихи И. Демидова “На смерть борца за свободу”, и приветствующая свержение самодержавия статья “Садко” “Пора, давно пора!”, и прочувственный очерк Н. Зарудина “Памяти К.Р.” с цитатами из произведений великого князя, и трактат Давида Лурье “О национальном вопросе”. Странно выглядит среди этих публикаций заметка А. Формозова “Малая кукушка (Cuculus intermedius)” (с. 22-23). Рядом рецензия А. Дурмашкина на комплект “Любителя природы”. Из нее видно, что одноклассники чуть ли не накануне выпуска впервые услышали об этом существовавшем уже два года журнале.

Завязывались связи и с большой наукой. В одной из нижегородских газет было перепечатано письмо Дмитрия Никифоровича Кайгородова с просьбой к любителям природы присылать сведения о сроках пролета различных птиц. И гимназист Формозов стал снабжать петербургского профессора этими данными, получая от него ответы с выражением признательности за помощь.

А.Н. Формозов при окончания гимназии, 1917 г.

3 мая 1917 года гимназия была окончена. В аттестате стояли пятерки за закон божий и законоведение, историю и географию и четверки за русский язык и словесность, философскую пропедевтику, математику, физику, математическую географию, латинский, немецкий и французский языки (биологии в аттестате совсем нет, хотя, по сведениям, собранным Е.М. Абрашневой, в гимназии был неплохой кабинет с пособиями по естествознанию и хороший учитель В.В. Раевский)[37]. “Казалось бы, открывалась дорога к занятию любимым делом. Где – еще не очень ясно. То ли надо учиться в университете, то ли поступить в музей к Покровскому, хотя бы препаратором, но во всяком случае оставаясь “бродягой-охотником-натуралистом”. В дневнике рядом с наблюдениями занесены всякие практические рекомендации: как строить шалаши (шести типов), как жарить на костре картошку и рыбу и т. д. Жизнь в лесу планировалась всерьез и надолго. Но шла весна 1917 года, и хотя в дневнике нет ни слова о мировой войне и Февральской революции, именно эти события, а не юношеские мечты определили будущее выпускника классической гимназии.

Страница из дневника А.Н. Формозова 1917 г.

В целом к восемнадцати годам Александр Формозов был уже очень неплохо подготовленным биологом. Он был превосходным наблюдателем, хорошо читал жизнь животных по их следам, твердо знал видовые названия всех встречавшихся ему зверей и птиц, умел добывать их и делать тушки, освоил литературу о них, различал их следы, выяснил многие черты их поведения, прекрасно рисовал животных и разнообразные проявления их жизни. А главное – он искренне и бескорыстно любил этих тварей и хотел посвятить их изучению все свои силы. Выработались навыки полевого исследователя, оставшиеся неизменными до конца дней. Труд зоолога – это прежде всего непосредственные наблюдения в лесу, в пустыне, в горах, а не занятия в кабинете с книгами, тушками и скелетами, это несчетные километры, пройденные пешком или на лыжах, в дождь и в снег, проваливаясь в болота, но не отступая ни на шаг. За плечами – рюкзак, у пояса сумка с дневником, куда заносится и зарисовывается все, заслуживавшее внимания. Так было в 1912 году. Так было и в 1972.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное