Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста

Но нужно было не только заниматься, а позаботиться и о заработках, выбрав службу, хоть сколько-нибудь отвечающую душевным потребностям. Николай Елпидифорович болел все серьезнее. Уже давно он подчинил жизнь семьи строгой экономии, вкладывая деньги во всякие банковские бумаги в расчете накопить к старости некую сумму, бросить канцелярию и скромно, но спокойно провести последние годы на лоне природы. И вдруг все рухнуло. Вместе с капиталами финансовых магнатов революция аннулировала жалкие сбережения мелкого чиновника. Потом и казенную палату ликвидировали. Бывшему надворному советнику помимо старости и болезней грозила настоящая нищета. 5 мая 1924 года он писал сыну в Москву: “ищу себе место службы, но пока ничего не наклевывается. Чувствуется отсутствие знакомства и связей в большевистском мире, без чего трудно получить сколько-нибудь подходящую должность. Большевички поговаривают, что, если де мы продержимся еще годика два – три, то никого из старых работников не останется, всех заменим своими. В области науки, конечно, это им не удастся, но в повседневной жизни это вполне возможно. Во избежание неприятных случайностей с партийными держу себя с достоинством, но мирно”. Только незадолго до смерти Николай Елпидифорович устроился в нотариальной конторе. Елизавета Федоровна не могла сдержать упреки. Обстановка в семье накалилась. Все члены ее должны были теперь вносить свою лепту в домашний бюджет.

Сразу по окончании гимназии, весной 1917 года отец нанялся старшим рабочим и практикантом в изыскательскую партию Министерства путей сообщения, совершавшую плавание на брандвахте № 34 по Сухоне и Северной Двине. Жизнь на великой реке подсказывала наиболее интересный вариант работы. 22 апреля Александр выехал пароходом в Ярославль, оттуда – поездом в Вологду и далее проплавал до 22 сентября в районе Великого Устюга. Назад вернулся поездом из Архангельска[44]. Записи, сделанные на Камарницком, Красногорском, Аристовском, Пускинском перекатах, в Приводине и Затоне, посвящены все тем же сюжетам: птицы у реки и звери в окрестных лесах. Рядом – зарисовки следов. Вокруг можно было увидеть тогда многое другое. Революция пришла и сюда, в северную глушь. Начинались продовольственные трудности. Наверное, не гак легко давалось недавнему гимназисту матросское житье. Но обо всем этом нет ни слова. Все мысли сосредоточены на природе, животном мире. Он похож на знакомый средневолжский, но заметны и новые черты, северные, таежные.

В 1918 году Александр совмещал учебу с работой, участвовал в XVIII периодической выставке Нижегородского общества любителей искусств[45]. О революционных событиях в дневниках по-прежнему ничего нет. А некоторые его сверстники и товарищи по гимназии активно включились в новую жизнь. Один из них, Федор Семенович Богородский (1895–1959) – небесталанный живописец – вступил в 1917 году в ряды РКП(б), в 1918–1920 годах состоял в ЧК, был комиссаром отряда волжских моряков. Уже в 1950-х годах А.Н. Формозов и Ф.С. Богородский очутились в одном самолете на пути за границу. Сидя рядышком, старики предались воспоминаниям. “А, правда, Федька, что ты нашего гимназического попа расстрелял?” – спрашивал Александр Николаевич. – “Да что ты, Сашка? Я-то его и спас. Его однажды хотели поставить к стенке, а я велел отпустить”. “Бродягу-натуралиста” подобного рода деятельность не привлекала.

С 22 апреля по 25 сентября 1918 года он снова в плавании. Здесь на брандвахте № 56, курсировавшей между Костромой и Ярославлем, он был старшим рабочим и десятником, получая жалование 140 рублей плюс “доплату на дороговизну” – 190. А в октябре студента Формозова призвали в армию.

Это был едва ли не самый критический момент в Гражданской войне. К концу лета 1918 года три четверти территории страны находились в руках белых и интервентов. 2 сентября 1918 года Советская республика была объявлена военным лагерем. 30 октября создан Совет рабочей и крестьянской обороны во главе с В.И. Лениным. 26 ноября в “Постановлении ЦК РКП (б) об укреплении Южного фронта” (куда вскоре послали А.Н. Формозова), подписанном Я.М. Свердловым, говорилось: “Нужно железной рукой заставить командный состав, высший и низший, выполнять боевые приказы ценою каких угодно средств. Не нужно останавливаться ни перед какими жертвами для достижения тех высоких задач, которые сейчас возложены на Красную Армию, в особенности на Южном фронте. Красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте – не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей. Ни одно преступление против дисциплины и революционного воинского духа не должно оставаться безнаказанным”[46]. Было решено, что к началу 1919 года Красная Армия достигнет численности в полтора миллиона человек. Мобилизовывались все родившиеся в 1889–1900 годах.