Александр Островский

Дело было, понятно, не в одном Гореве, а в тех лицах, что поверили ему и стали распространять дальше обидный слух. Среди них оказался кое-кто из людей литературы, театра, глядевших прежде благожелателями Островского и даже числившихся в его приятелях.

Драматург понял, что у него остается лишь одно средство самозащиты – его искусство. Оборонить свое имя можно, лишь поскорее выпустив в свет новую комедию. Она «замажет рот» всем распускателям слухов.

Островский торопился скорее закончить пьесу «Бедность не порок», над которой работал с конца августа. Он завершил ее в рекордный для себя срок – за два месяца – и просил Погодина на этот раз «поскорее печатать».

Но тут-то и обнаружилось, что сам Погодин дрогнул под напором неприятных слухов. Он уклоняется от обещаний, не дает Островскому денег под комедию, которые тот у него просит, и вообще, против обычного, не подает знаков нетерпения поскорее получить пьесу.

Его выжидательное поведение возмущает Островского. Оскорбленная за своего друга, молодая редакция «Москвитянина» выказывает ему свою солидарность. И без того сложные отношения внутри журнала становятся еще напряженнее. Осенью 1853 года Погодин отказывается принимать участие в совместных редакционных заседаниях. А Эдельсон от имени своих товарищей пугает его гибелью журнала и требует полностью передать дело в их руки.

В доме Ап. Григорьева 23 ноября 1853 года – в традиционно отмечаемый день именин его отца – молодая компания друзей Островского собирается послушать «Бедность не порок»[320]. После чтения автора восторг за дружеским столом достигает апогея: Аполлон Григорьев и Эдельсон провозглашают Островского гением, обнимают его и подогревают свой поэтический восторг действием спиртных паров, так что вечер, догорая, напоминает не столько праздник муз, сколько торжество Вакха.

Вскоре Островский получает возможность проверить впечатление от новой пьесы и в более широком и лишенном пристрастий кругу.

Чтение устраивается у скульптора Рамазанова на Мясницкой в присутствии художника Боклевского, который потом создаст замечательные иллюстрации к этой комедии, композитора Дюбюка, Алмазова, Садовского и других. В мастерской Рамазанова среди обнаженных торсов, лепных голов, мольбертов и творила с глиной помимо близких друзей располагается избранная московская публика – Грановский, Щепкин. С напряженным вниманием, подогретым и злостными слухами, гуляющими по Москве, слушают они новое сочинение автора «Банкрота» и награждают его заслуженными похвалами.

«Вот и опять торжество, и торжество небывалое, – спешит сообщить 2 декабря 1853 года недоверчивому Погодину Островский, возбужденный сладким чувством реванша. – Успех последней моей комедии превзошел не только ожидания, но даже мечты мои». И тут же укоряет своего патрона по «Москвитянину», который оскорбил его, показавши недоверие и «отказавши мне в пустяках в самую критическую минуту для меня»[321].

Новая комедия не появилась в «Москвитянине». Ну и что ж. Достаточно того, что она издана отдельной книжицей с посвящением П. М. Садовскому на заглавном листе. С Садовским в главной роли будет она разыграна и на сцене Малого театра.

За кулисами

«Бедность не порок» пришлось играть уже на Малой сцене. Большой театр – свидетель первого триумфа «Саней» – был уничтожен пожаром.

Пожар начался неожиданно, в половине десятого утра 11 марта 1853 года. Занялось с чердака, где были свалены старые декорации, театральная рухлядь, а когда пожарные прибыли с разных концов города со своими бочками и лестницами, все огромное здание полыхало. Почти 20 тысяч человек, собравшихся на площади, молча смотрели на языки пламени над квадригой Аполлона. Несколько мастеровых оказались на крыше театра и были отрезаны огнем. Двое из них погибли. Одного снял, поднявшись с веревкой по водосточной трубе, Василий Марин, ярославский кровельщик, случайно оказавшийся в толпе.

О подвиге Марина было доложено государю. Николай принял его в Зимнем дворце и наградил медалью. Погодин скорехонько сочинил для «Москвитянина» пышнословную статью «Подвиг русского человека», а бойкое перо актера Григорьева стало строчить патриотическую драму о «народном герое». Поучиться бы Островскому, как схватить за косу фортуну! Но он соблазны эти отвергал: его занимали негероические лица.

Шум по поводу поступка смельчака Марина отвлекал внимание от самой случившейся беды. Между тем огонь бушевал два дня, а весь пожар продолжался недели полторы; пожарные оказались бессильны перед стихией пламени. То, что осталось стоять на площади, напоминало развалины римского Колизея. Когда-то роскошный зрительный зал чернел обугленным скелетом. Сгорели декорации, драгоценный гардероб, музыкальные инструменты. А главное, Москва осталась без большой сцены.

Актеров увольняли, отпускали на длительные гастроли в провинцию. Спектакли, которые еще можно было перемонтировать и собрать, в том числе только что завоевавшие публику «Сани», были перенесены в Малый театр, вмещавший вдвое меньше зрителей.