Александр Великий. Дорога славы

Штатная численность каждого из находящихся в моём подчинении конных отрядов составляет двести двадцать восемь всадников. Каждый из моих кавалерийских эскадронов полностью укомплектован, двести двадцать восемь бойцов, за исключением Торонского и Антемионского, где, соответственно, числится сто девяносто семь и сто восемьдесят два бойца. Все в строю, больных и раненых нет. Сам я собираюсь идти в бой во главе Аполлонийского отряда, оставив его командира, Сократа Рыжебородого, при себе в качестве заместителя. Пять оставшихся решено объединить в два корпуса (из двух и из трёх отрядов). Авангард под командованием Пердикки пойдёт в атаку одновременно с Гефестионом, и его задачей будет остановить и удержать на месте правый фланг фиванцев.

Обрати внимание, мой юный друг, что в тот день Македония вывела на поле боя все свои силы. Больше такого не повторялось. Войско, которое я привёл в Азию, составляло примерно половину нашей армии, поскольку почти столько же пришлось оставить в тылу, в гарнизонах Эллады. Но сюда, к Херонее, Филипп привёл всех, кого мог наскрести. Не поспели только два конных и два пеших отряда, но народу хватало и без них.

Моё крыло усилено шестью формированиями союзной эллинской пехоты. Эллинами из Амфиктионского союза, общее число которых достигает девяти тысяч, так что первая шеренга насчитывает девятьсот двадцать щитов, командует Николай по прозвищу Нос Крючком. Лёгкая пехота представлена наёмниками с Крита и Наксоса, вольными стрелками Иллирии и сосредоточенными на острие атакующего строя двумястами семьюдесятью метателями дротиков из Агриании под водительством их вождя Лангара. В общей сложности, считая и пеших и конных, наша численность приближается к шестнадцати тысячам человек, тогда как фиванцев и их союзников от девятнадцати до двадцати тысяч. Каждого из своих командиров я знаю с детства, а потому готов с любым из них отправиться хоть в царство Аида.

Чтобы понять это лучше, послушай историю о моём дорогом друге Кратере.

Когда мне было шестнадцать, отец, доверив мне (разумеется, под присмотром своего военачальника Антипатра) царскую печать, отправился в поход против Перинфа и Византия. Я тут же организовал карательную экспедицию против диких фракийцев, покорённых отцом четыре года назад, которые, едва прознав о его отлучке, тут же объединились с соседними племенами и подняли восстание. Стояла зима. Я взял с собой шесть тысяч воинов под началом Антипатра и Аминты Андромена. Кратеру в тот год было двадцать семь, и он, будучи обвинённым в убийстве (тут была затронута честь), находился под арестом. Как раз в день нашего отбытия ему предстоял суд. Из темницы он обратился ко мне с просьбой взять его с собой: в тех самых горах, куда лежал наш путь, его семья владела золотыми приисками. Он вырос там, знал каждый камень и, разумеется, мог принести пользу. И заявил, что если не совершит в походе подвиг, то сам подставит свою шею под меч.

Мы выдержали две битвы, у переправ через реки Ибис и Эстр, и после двух дней и ночи преследования загнали последние сорок пять сотен мятежников, вместе с их военным вождём Тиссикатом, на лесистый перевал между горами Гем и Офот. И тут поднялась снежная буря. Враг оседлал перевал, а все подходы к нему к вечеру замело снегом. Я подозвал Кратера.

   — Ты говоришь, что знаешь эту местность.

   — Клянусь железными яйцами Аида, ещё как знаю!

Он заявил, что чуть западнее имеется ущелье, пройдя которым мы к утру окажемся в тылу врага. Для успеха дела он потребовал полсотни солдат и четырёх крепких мулов, чтобы один был нагружен сосудами с маслом, а другой — кувшинами с вином.

   — Это ещё зачем?

   — От холода.

Добровольцами вызвались двести воинов: многие из тех, кто сейчас командует армиями, впервые завоевали моё сердце именно в тот вечер. Гефестион, Коэн, Пердикка, Селевк, Любовный Локон... иные уже умерли. Оставив с основными силами Антипатра и Аминту, я приказал им на рассвете идти на штурм перевала, а сам решил двигаться с добровольцами. Антипатру было сорок девять, мне шестнадцать. Он очень боялся за меня и, разумеется, страшился гнева Филиппа, который обрушился бы на него, случись со мной что дурное. Пришлось отвести его в сторонку и поговорить с ним один на один, уговаривая и улещивая его на македонский манер.

   — Милый старый дядюшка, сейчас ты меня, может быть, и удержишь, но завтра, когда начнётся схватка, никто не помешает мне первым броситься на врага. Так не лучше ли будет, если я нанесу удар не с фронта, а с тыла?