Александр Великий. Дорога славы

Повар Адмет застывает как вкопанный. Как и все мы. Похоже, эта меланхолическая музыка окончательно разобьёт его сердце.

Заметив это, один из конюхов, парнишка по прозвищу Подмётка, подходит к повару и, обращаясь к нему самым ласковым, почтительным тоном, заявляет:

   — Сариссы поют.

Повар поворачивается к нему со столь изумлённым выражением, будто этот паренёк чудесным образом возник из небытия лишь для того, чтобы помочь ему разобраться с его печалью.

   — Да, поют. Но почему так грустно?

Конюх участливо берёт повара за руку.

   — Потому что сариссы знают: их предназначение нести смерть. Они просят прощения у тех, кого сразили, жалеют тех, кому причинили страдания.

И он декламирует чистым, звонким голосом:

Грустен сариссы напев, как печальная песня свирели.
Он призывает меня голосом мягким и нежным
Брань позабыть и мирному делу предаться,
Но всё, что ведомо мне, это одна лишь война.

Адмет впадает в задумчивость, осмысливая услышанное. Никто не расходится: все ждут, затаив дыхание.

   — Спасибо тебе, — говорит повар конюху, а потом, выпрямившись, поворачивается ко мне. — Теперь, о царь, всё будет в порядке.

Он поворачивается и тяжкой поступью направляется к своим котлам и черпакам.

Я рассказываю эту историю во время похода на Каппадокию, когда тринадцать месяцев спустя после битвы при Гранине ко мне, загоняя коня, прибывает гонец с известием о том, что Мемнон, осаждавший Митилену, пал жертвой внезапной лихорадки.

Он мёртв.

Я плачу, и не только из почтения к блистательному родосцу (хотя и почтения к нему у меня в избытке), но и от осознания того, какую роль в судьбах людей и царств может играть простая случайность и сколь тонка и непрочна связь каждого из нас с той непостижимой сущностью, которую мы именуем жизнью.

Человека, которого я опасался более всех прочих, не стало, а ведь он один, с его познаниями и мудростью, стоил целой армии.

Это означает, что теперь Дарию волей-неволей придётся самому выступить мне навстречу и дать бой.

Книга пятая ПРЕЗРЕНИЕ К СМЕРТИ

Глава 12 ТЯЖКИЕ ТРУДЫ

Здесь, в Индии, этот месяц называют месяцем кшатриев. «Месяцем воинов».

Я с небольшим отрядом выбрался в холмы на охоту, отчасти ища избавления от царящего на равнине зноя, отчасти же чтобы отвлечься от скорбей и забот лагеря.

Пришла весна, а вместе с ней муссоны и ливни. Река поднялась больше чем на пару локтей (уровень её колеблется, но мы можем судить по тому, что вода скрыла каменные ступени, спускающиеся к ней возле местных селений) и там, где её не удерживали в русле дамбы и насыпи, разлилась, добавив к своей обычной ширине половину стадия. И как, спрашивается, теперь через неё перебираться?

Лагерь уже дважды приходилось перемещать на более высокое и сухое место, а на сооружение насыпей и плотин ушло куда больше времени, чем на подготовку к предстоящему наступлению. Вдобавок ко всему лагерь поразила вспышка болотной лихорадки. Этот недуг коварен и непредсказуем: неизвестно, отчего он проистекает, но все снадобья против него бессильны. Подцепившие хворь умирают в горячечном бреду. Неудивительно, что такого рода бедствие удручающе действует на воинов, распространяя среди отважных во всём остальном людей уныние, подавленность и склонность видеть во всём дурные предзнаменования.

Теперь у нас появились и дезертиры (пока, правда, только из наёмников и иностранных союзников), причём в таких количествах, что я не решаюсь произвести полное построение армии, чтобы солдаты не увидели, какие бреши возникли в их боевом порядке. Думаю, Итан, что ты помнишь мои рассказы о Херонее и Гранике, а потому понимаешь, что ещё несколько лет назад подобное положение в армии было бы немыслимо.

Но источником самой серьёзной опасности являются «недовольные».

Как я уже говорил, их число составляет примерно триста человек, в большинстве своём ветеранов фаланги, к которым примкнули несколько царских телохранителей. Я изолировал этих ворчунов от остальных, как умелый лекарь изолирует заразных больных в карантине, и теперь они, через назначенных мною для этого подразделения новых командиров, Матиаса и Ворону, обращаются ко мне с прошением об увольнении со службы. Прошение составлено с должным почтением, в полном соответствии с традицией. В нём указывается, что все желающие вернуться домой воины безупречно служили долгие годы, удостоены множества наград, получили ранения и всегда сносили тяготы походной жизни без ропота и нареканий. Кроме того, они могут сослаться на прецеденты: я несколько раз распускал по домам целые подразделения на основании подобных петиций. Правда, до сих пор это не касалось македонских отрядов, но лишь потому, что македонцы и не обращались ко мне с подобными просьбами.