Александр Великий. Дорога славы

В любой армии есть ловкие ребята, способные откопать сокровище из любой навозной кучи. На сей раз двое десятников из нашей фаланги, парни, взявшие за привычку подбирать всё подряд, Кошель и Торба, ухитрились раздобыть персидскую серпоносную колесницу.

Похоже, какой-то местный мародёр прибрал колесницу к рукам полтора года назад, во время похода Дария. Кошель с Торбой как-то прознали про редкостную добычу, столковались с местными, и те за вознаграждение доставили невиданную штуковину в наш лагерь.

Колесница оказывается в центре внимания. Солдаты со всего лагеря сбегаются, чтобы рассмотреть диковину.

   — Клянусь Зевсом, как тебе понравится, когда против тебя попрёт эта железяка...

   — А серпы-то, серпы... Бриться можно.

   — Ага, это точно. Вот накатит на тебя это страшилище да и сбреет ноги ниже колен.

Колесница и впрямь выглядит устрашающе: огромные, острые серповидные лезвия торчат в обе стороны от колёсных осей, ещё по паре закреплено на раме и на оглоблях. Мародёр утверждает, что у Дария, когда тот выступил против нас восемнадцать месяцев назад, имелись сотни таких «косилок», но он оставил их здесь, по эту сторону гор, решив, что гористый рельеф Киликии не позволяет использовать их должным образом. Вот почему мы не столкнулись с ними при Иссе. Наши товарищи собираются вокруг колесницы, прикидывая, какое опустошение способна произвести сотня таких колесниц, врезавшись на полном ходу в плотный строй наших войск. Десятник Кошель, озвучивая общее мнение, говорит:

   — А почему бы и нам не обзавестись несколькими сотнями таких «косилок»?

Колесницей, сколь бы она ни впечатляла, дело не ограничивается. Местные жители приносят ещё одну персидскую диковину, не столь грозную с виду, но на деле не менее опасную. Это так называемая «птичья лапа»: четыре железных шипа, насаженных на одну ось таким образом, что, как бы ни была брошена «лапа», один шип непременно торчит вверх. Такими «лапами», предназначенными против кавалерии, Дарий намеревался засеять поле перед прошлой битвой и, несомненно, постарается сделать это перед будущей.

Выступив из Дура-На, мы в три дня преодолеваем четыреста пятьдесят стадиев и второго гекатомбиона, прибываем на берег Евфрата, в город Тапсак. Лето в разгаре. Над заречной равниной висит пелена дыма: передовые отряды персов, бешено проносясь вдоль реки, поджигают траву. Сам же Дарий, как выясняется, остаётся в Вавилоне, более чем в четырёх тысячах стадиев к югу. Он продолжает наращивать свои силы, и теперь совокупная численность его войск составляет миллион двести тысяч человек.

Но такое численное превосходство, по сути нелепое и неспособное к слаженным действиям, не может не вызывать страх в сердцах тех, кто должен противостоять этой чудовищной массе. Обходя лагерь пешком, я подхожу к нашему другу Дерюжной Торбе. Он сидит на корточках в пыли в окружении своих товарищей и чертит прутом схему.

   — Ты тоже мастер своего дела, десятник?

Он рисует линию, обозначающую миллион воинов. Как широк фронт? Как глубок? Разве такое количество возможно?

   — Царь, — спрашивают меня люди, — мы что, и вправду собираемся выступить против такого множества людей?

   — Против куда большего, если посчитать не только солдат, но торговцев, слуг да поваров со шлюхами.

   — Неужели ты не боишься?

   — Боялся бы, будь я на месте Дария, в ожидании столкновения с нами.

Персы выслали на север, впереди своей армии, два конных отряда. Один, трёхтысячный, ведёт кузен Дария Сатропат, другой, из шести тысяч, возглавляет Мазей, наместник Вавилонии. Их задача состоит в том, чтобы опустошить местность, по которой нам предстоит наступать, и по возможности препятствовать всем нашим попыткам переправиться через реку. Я узнаю об этом от Гефестиона, который, как я и надеялся, уже вступил с Мазеем в переговоры.

Интересный он малый, этот Мазей. И очень себе на уме. Будучи чистокровным персом из знатного, близкого к престолу дома, он в течение тридцати лет управлял провинциями, сначала Киликией, а потом, как верховный сатрап, Киликией, Финикией и обеими Сириями. Назначение в Вавилонию Мазей получил не от Дария, а от его предшественника, Артаксеркса Оха, но за время пребывания в должности так врос корнями в полулегальную, купеческую и ростовщическую среду великого города, что его невозможно было убрать, не разрушив тем самым всё хозяйство провинции. Во всей державе Дария нет частного лица богаче Мазея. В его конюшнях стоят восемьсот жеребцов и шестнадцать тысяч кобыл. По слухам, он отец тысячи сыновей. В Вавилоне самым большим нерелигиозным праздником в году являются Мазеиды, когда хозяин угощает жарким десятки тысяч горожан и распределяет зерно в таких количествах, что множество семей живёт за счёт этого целый год. Мазей толст, разъезжает не на изящных кавалерийских скакунах, а на громоздких битюгах и ничего не имеет против того, чтобы над ним подшучивали. Говорят, будто каждый год, в день своего праздника, он выходит на сцену в женском наряде и поёт, причём выдаёт такие трели и рулады, что не знающие его люди и впрямь верят, что перед ними выступает женщина.