Гарпал выписал ее из Афин («все еще не пресыщенный бурными и обильными ласками азиатских женщин», как писал завистливый памфлетист Феопомп) и поселил в царском дворце. Он посылал эстафету всадников к Красному морю за рыбой для ее стола, велел оказывать ей царские почести, а когда она умерла, приказал в ее честь посадить рощу и воздвигнуть храм с богохульной надписью, возмутившей и богов, и смертных: «Афродите Пифионике». Уже не представляя своей жизни без эротического искусства греческих гетер, он выписал теперь Гликерию, которую рекомендовали ему все, кто не прошел в Аттике мимо ее ложа. В Вавилоне ей было слишком жарко, и они отправились в Таре (что у подножия горы Тавр), считавшийся в то время крупным финансовым центром: этим Гарпал мог в случае необходимости объяснить свой переезд. Гликерию, как и ее предшественницу, принимали здесь по-царски — так, лучшие художники создали ее бронзовую статую. Но она не забывала своих голодающих земляков и посылала в Афины пшеницу. А то, что комедиографы вовсю потешались над ней в своих произведениях, ее нимало не заботило.
Но настал день, когда до Гарпала дошла весть, которой он уже не ожидал и от которой побледнел: его господин и друг его юности еще не сошел в Аид. И нечего было рассчитывать на его пощаду и снисхождение. Он забрал из казны 5.000 талантов, усадил Гликерию в паланкин, взял 6.000 солдат, и флотилия из 30 кораблей поплыла в Афины. У мыса Сунион они встали на якорь, и Гликерия, пустив в ход старые связи, купила право убежища. Афиняне колебались. С одной стороны, в них была сильна жажда наживы, с другой — давал себя знать страх перед Александром. После долгих переговоров беглецам позволили войти в Пирейский порт, но лишь двум кораблям из тридцати. Афинам было предъявлено требование выдать преступника. После долгих раздумий они нашли чисто афинский вариант решения проблемы, типичный для города, ставшего теперь карикатурой на некогда могущественный полис: Гарпала выпустили, взяли под стражу, отобрали часть похищенных денег и под покровом ночи вернули на корабль, державший курс на Крит. Любовь Гликерии к своему господину была велика, но не настолько, чтобы последовать за ним. Вскоре она узнала, что он убит предводителем своих наемников.
Гарпал бежал из-за мучивших его угрызений совести, но кое-что указывает на возможную в его случае милость Александра: скорее всего, он простил бы Гарпала и на этот раз. Царь вполне терпимо относился к людям, живущим по принципу «у воды быть — и не напиться?». Он прекрасно знал, что его полководцы и вельможи следуют правилу «живи сам и не мешай жить другим», и его не задевало даже откровенное мотовство, если расточитель справлялся с порученным ему делом.
А Гарпал справлялся. Уж он-то знал толк в своем ремесле. Слитки благородного металла, которыми Ахемениды буквально заставили свои покои, он превратил в золотые и серебряные монеты. В качестве образца он выбрал аттический весовой стандарт. Сатрапы, имевшие до этого времени право чеканить монету, были этого права лишены, и тем самым был положен конец неразберихе в системе денежного обращения. Новая тетрадрахма с изображением Александра стала основной, своего рода универсальной мировой валютой и открыла новую эпоху в истории экономики: постепенно ушло типичное для востока натуральное хозяйство, а вместе в ним и непосредственный обмен «товар на товар», как и натуральная уплата налогов и сборов. «Приведение в движение богатств, лежащих мертвым грузом», централизация системы денежного обращения, унификация платежных средств способствовали невиданному расширению рынка, развитию новых экономических отношений. Пали таможенные барьеры, все гуще становилась сеть дорог. Греческий купец, для которого раньше краем света считалась Малая Азия, теперь искал новые торговые пути и стремился чуть ли не в Индию. Поселения, находившиеся вдоль этих путей, процветали, другие же, наоборот, утратили свое значение. Как, впрочем, и рост денежной массы, имевший не только положительные, но и отрицательные последствия. Цены выросли, и бедняки обеднели еще больше. Но большинство подданных грело руки на хозяйственных преобразованиях, что подтверждал и Диодор: «Богатство пустило побеги, подобно посевам на полях, когда Александр завладел сокровищами Азии».
Были заложены основы перехода к новому периоду, которому историк Иоганн Густав Дройзен дал название в своем труде — «эпоха эллинизма». Он писал: «Имя Александра знаменует собой конец одной эпохи и начало новой». Она длилась 300 лет, с основания Александрии до захвата ее римским консулом Октавианом, позднее императором Августом.