Александр Вельтман и его роман "Странник"

Писатель хотел подробно рассказать о днях, проведенных в Бессарабии, и не мог решить, какой избрать жанр. Тема подсказывала путевые записки. Вельтман признавался позднее, что "выучил наизусть этот край" [123]. Но "записки путешественников" слишком часто выходили из-под пера бесталанных вояжеров в 1800-1820-е годы [124] и постоянно вызывали насмешки и пародии. Меланхолическо-сентиментальные опусы были бездарными подражаниями "Сентиментальному путешествию" Л. Стерна. Громадная популярность выдающихся произведений английского писателя [125] обращалась против него: на страницах "путешествий" обесценивалось своеобразие рассказов Тристама Шенди и Йорика. В ответ появлялись псевдопутешествия, такие, как "Путешествие вокруг моей комнаты" Ксавье де Местра [126], переведенное на русский язык в 1802 г., и произведения русских авторов: "Мое путешествие. Приключения одного дня" Н. Брусилова (1803), "Путешествие моего двоюродного братца в карманы" (1803) [127]. В них пародировалась чрезмерная чувствительность рассказчика. А в "Путешествии критика" [128] С. К. фон Ферельцта сатира была направлена против изысканных описаний в эпистолярной и дневниковой форме. В 1828 г. Яковлев издал "Чувствительное путешествие по Невскому проспекту", в котором иронизировал: "Я страстно люблю путешествовать; не знаю, что поселило во мне эту страсть?- Природа?- Конечно природа!- Я объехал все части света - все видел - все узнал… но увы!- я ездил в воображении - все видел - в мыслях; все узнал - из книг гг. путешественников!!!" [129]. К пародиям на подражание Стерну принадлежала "Жизнь и мнения нового Тристрама" Я. И. де Санглена (1829) - произведение, отмеченное своеобразием в сложностью композиции.

Конечно, осмеянию подвергался не сам рассказ о путешествии, а "слащавое изображение природы и сельской жизни у писателей-карамзинистов" [130].

Таким образом, литературная ситуация не могла отвратить от желания поделиться с читателями любопытными сведениями, рассказать о виденном и слышанном. Однако Вельтман учитывал, что о Бессарабии уже писалось неоднократно [131].

Жанр "записок офицера", который вполне устраивал Вельтмана, тоже пользовался популярностью. Яркими примерами служили "Письма русского офицера" Ф. Н. Глинки (1815-1816) и "Походные записки русского офицера" И. И. Лажечникова (1820). У Вельтмана были тетради с записями, сделанными в походной жизни, о которых можно было бы сказать то же, что писал Ф. Н. Глинка: "Еще раз осмеливается напомнить почтенным читателям, что записки, служившие основанием книги сей, составляемы были среди всех ужасов войны, часто под открытым небом, у полевых огней, после проведенного в трудах и сражениях дня" [132]. Мог присоединиться Александр Фомич и к словам И. И. Лажечникова: "Издавая ныне мои записки, стал бы я напрасно, в извинение их неисправностей, представлять, что я писал их на походах, при свете бивуачных костров, на барабанах и нередко на коне, при шуме идущего рядом со мною войска" [133].

Вельтман понимал, что и о последней войне появятся записки [134]. А он хотел создать не мемуарное, а художественное произведение. Материал подсказывал, что его героем должен быть молодой офицер, прослуживший многие годы в Бессарабии и участвовавший в войне. Образ требовал конкретизации - фактов личной жизни, разработки характера. Так возник замысел автобиографического романа: рассказать о поездках по области, об интересных встречах, о штабной и походной жизни и о самом себе.

Казалось, что задача блестяще решена, но тут перед штабс-капитаном возник простой вопрос: а была ли у него в прошедшем десятилетии личная жизнь? И выяснилось, что в сущности ее не было. В свободное время он писал стихи, музицировал, изучал языки, философию и историю Востока. Да, бывал на вечерах, пирушках, офицерских собраниях, интересных обедах, но ни с кем особенно близко не сошелся, хотя порой и был душой общества - все это напоминало карнавал. Были у него и увлечения - и в Кишиневе, и в Тульчине, и в деревнях, где он проводил топографические работы. Он помнил девушку, которой посвятил "Простите, коль моей нестройной лиры глас", и Марию- Маврокордато, и Ленкуцу, однако все эти его увлечения были несерьезными. Случались и приключения, порой пикантные. Его осаждали письмами поклонницы [135], да ему-то они были безразличны. И Вельтман задумывает написать эпистолярный роман: в нем будут описания настроений, мысли, зарисовки, не требующие сюжета. Он делает наброски:

"<…> все течение по России рек Прута и Днестра я проехал, следовательно, если б [136] Мир составляла только одна Бессарабия, я был бы всемирным путешественником и мое имя гремело [137]

Что сказать тебе про мое препровождение времени и удовольствия - я окружен скукой, так, как все здешние города и селения горами. Зимою живу в Кишиневе, где есть большое разногласное, разносортное и разнородное общество русских, молдаван, греков, турок, сербов, албанцев и пр. и пр. и пр.