Александра

За два дня до съезда депутатов коммунистов собрали в Кремлёвском дворце для встречи с руководством партии. Пригласили, правда и беспартийных депутатов. Но ленинградский профессор-юрист Анатолий Собчак, спешно вступил в теряющую авторитет партию, и пришёл на встречу полноправным коммунистом. Это должно было помочь выдвинуться, стать заметным. Теперь нужен был только случай.

Ждать пришлось не так долго. Политбюро предложило обсудить подготовленный и утверждённый на Пленуме ЦК КПСС список кандидатов на высшие государственные должности. Собчак никак не мог согласиться ни с одной кандидатурой. Не соглашались, возможно, и другие, но только он решил использовать свой шанс повоевать и послал записку в президиум с просьбой дать слово. Ленинградскому профессору его дали.

Сбылась многолетняя мечта бюрократа. Да-да, ведь он был бюрократ чистейшей воды. Хороший или плохой, судить тем, кто был у него в подсудимых или подчинённых, но бюрократ, желавший выбиться в большие начальники. Главное, чтобы заметили. Как профессора в университете знают лишь несчастные студенты да коллеги, а голосистого депутата узнают все.

И он заговорил перед большими партийными чиновниками, перед всеми депутатами о том, что ныне действующий председатель совета министров только и делает в своём правительстве, что новыми постановлениями нарушает прекрасные законы о государственном предприятии и кооперации.

— Это плодит правовой нигилизм. Если такое позволено правительству, то что же требовать от остальных? — гремел он с трибуны. — Я не хочу обидеть Николая Ивановича. Это мягкий интеллигентный человек, и он годится на пост председателя правительства в любой благополучной стране, но не в нашей, раздираемой кризисом и противоречиями.

Затем Собчак перешёл к посту Председателя Верховного суда. Тут ему бы хотелось сказать, что его собственная кандидатура наиболее подходящая на эту должность, но личная скромность не позволила якать в первом же выступлении. Следовало показывать себя достойно, и он назвал фамилии других, уже известных юристов.

— В Америке или во Франции такую должность получает только человек, пользующийся непререкаемым авторитетом и известностью как учёный, как человек высоких моральных качеств. Здесь у нас в зале присутствуют сегодня несколько десятков юристов. Я прошу, если кто-нибудь из вас читал труды товарища Лебедева, которого нам предлагают на этот пост, или знает его как правоведа, поднимите, пожалуйста, руку.

Это был удар ниже пояса по Лебедеву, который, как было известно, работал народным судьёй и лишь последние месяцы был председателем Московского городского суда. Понятное дело, что он не был теоретиком. Это, прада, не означало, что человек неграмотен в юриспруденции, но эмоциональное выступление с трибуны всегда заставляет слушателя следовать логике выступающего и, если задумываться, то уже потом, когда поздно спорить.

Собчак, распалившись артистичностью и сарказмом своих слов, перешёл к комитету конституционного надзора:

— Я не знаком с товарищем Ломакиным, но даже если бы он был и ангелом на посту секретаря крайкома партии, то всё равно голосовал бы против него, так как человек с техническим образованием, некомпетентный в юридических вопросах, в лучшем случае парализует работу конституционного надзора.

Конечно, ему можно поручить эту работу, если мы хотим, чтобы законы блюлись «по-партейному», то есть исходя из решений последнего заседания Политбюро, а не из Конституции и действующих законов. А собираемся ли мы когда-нибудь отдавать предпочтение компетентности перед номенклатурностью? Не пора ли нам научиться жить, уважая закон?

Собчак сел на место. Его выслушали молча в отличие о Сахарова, которому мешали говорить недовольными аплодисментами. Молодого ленинградского профессора заметили. Его выступление позволило ему сразу же после встречи познакомиться с известными людьми Сахаровым, Адамовичем, Черниченко и другими членами Демократического союза.

Что говорить? Слова он произносил в чём-то правильные. Были бы такими же мысли и поступки. Но об этом никто не знал. Горбачёву же пришлось учесть выступления бунтарей. Теперь он начинал понимать, чего ожидать от съезда, особенностью которого было и то, что его заседания должны были транслироваться впрямую по телевидению и радио. Поэтому двадцать пятого числа миллионы людей с самого утра прилипли к телеэкранам дома, в клубах, в кабинетах. Это казалось почище фокусов экстрасенса Кашпировского. Первый раз народ мог лицезреть политическое представление, как бы присутствуя на нём. Всем хотелось впечатлений, неожиданностей. Во всяком случае, их обещала реклама. Ожидания не были обмануты.