Александра Федоровна

«Выскажись откровенно твоей старой женке, твоей когда-то невесте, — пишет она царю: — делись, всем со мной; может-быть, будет легче, хотя иногда легче носить горе одному, не давая себе размякнуть»

Надо думать, что Николай II в долгу не оставался и в отношении жены приучал себя быть добросовестным. Она, таким образом, была осведомлена о ходе его мыслей, о каждом неудовлетворенном желании, о первой тревоге, как только она возникала. Это было, конечно, необходимым условием ее влияния. 'В противном случае, она часто не достигала бы цели.

Дети, несомненно, укрепляли отношения между Александрой Федоровной и ее мужем. Особенно с момента появления на свет наследника. Николай II испытывал облегчецре каждый раз, когда менял обстанрвку государственного деятеля на детскую комнату. Добродетели и мягкости как раз было в нем столько, чтобы не стеснять отцовское чувство. Дочери ничем не выделялись: непритязательные, средние светские барышни, которые должны были ко времени закончить свой девичий стаж, чтобы вступить в брачный союз с отпрыском какой-нибудь иностранной династий. Сын — надежда и продолжатель рода, но и постоянный источник тревог и опасений, больной, искалеченный мальчик. Не о системе воспитания приходилось думать и не о<гом, кого приставить к нему в качестве руководителя и наставника. Главная задача была — сохранить жизнь какой угодно ценой, каким угодно способом. Дядька и доктор неотступно следовали за ним.

Александра Федоровна не уставала заботиться о сыне. На нем сосредоточена была вся нежность, скупо отпущенная природой этой женщине. Смерть наследника причинила бы ей непоправимый удар. Не только инстинкт матери подсказывал тревогу. Вакантный, в будущем престол выдвигал влияние родственников царя. Открывалась дорога для посторонних авторитетов, зрела почва для дворцовых интриг. Заботой о сыне, постоянными- опасениями за исход его болезни был тесно связан с царицей Николай II. Это была их общая, единая и очень интимная 'сторона жизни. Пожалуй, отцовское чувство было более непосредственным, чем материнское. Умственному и духовному облику царя как раз соответствовал такой уклад мещанской семьи, в которой превыше всего ценится внешнее благополучие, безмятежность существования, порядок и уют. Чем сильнее разлаживалась жизнь внутри государства, тем «семейственнее» становился царь. За скромным чаепитием, чтением английских романов, игрой в шашки можно было остаться самим собой, обыкновенным армейским служакой, в меру любящим жену, детей, сослуживцев и начальство, в данном случае «божественное» ...

Александра Федоровна не обладала качествами радушной, приветливой хозяйки, этого не превзойденного идеала средней мещанской семьи. Создать привлекательный центр, окружить заботливым вниманием каждую мелочь домашнего обихода, оставить на всем отпечаток «Gemutlichkeit» — того, чем горделиво блещет добродетельный немец, — царице не было свойственно. Она стремилась к этому уровню, зная, что в числе прочих связей с мужем и семейный культ занимает не последнее место. Но в душе нехватало мягкости, умиротворяющей любви. Да и «беспокойство ума» выносило ее за пределы домашнего уюпга, мерно тикающих часов и заведенного порядка жизни. Она полна напряженной тревоги за сына; этой тревогой она делится с Николаем II; но тщетно искать в ее упоминаниях о мальчике каких-нибудь выражений ласки, обычной сентиментальности, которые могли бы выдать подлинную сущность бесхитростной, материнской любви. Конечно, привязанность ее к сыну была велика; боль, обида, страх тяжелым грузом увеличивали «ношу» жизни ... Материнство не давало выхода отяжелевшему сознанию, не приносило удовлетворения, не успокаивало.

Александра Федоровна особенно страдала от такой 'своеобразной опустошенности. Она всячески стремилась развить в себе противоположные душевные свойства. Но есть люди, которых преследует несоответствие между «хочу» и «могу». Будучи в центре семьи, она распространяла холод вместо тепла, нарушала порядок и безмятежность своей болезненной возбудимостью и постоянным беспокойством. Достаточно взглянуть на обстановку ее интимной комнаты в Александровском дворце, чтобы убедиться, как давит этот бездушный подбор вещей, как мало тут уравновешенной примиренности и так называемого «уюта». Правда, еще меньше царственного величия было во всем окружающем. Куда ни глянешь, на всем лежит отпечаток испуганного жизнью человека, лишенного чувства гармонии, потерявшего свое место. Поэтому не видать преемственной связи с прошлым, нет традиций, нет стиля ... Случайный порядок, случайные вещи. Эпизод заменил устой.