Александра Федоровна. Последняя русская императрица

— Я вижу, что в результате не будет победителей ни на одной, ни на другой стороне. Наоборот, все проиграют. Ты знаешь, что Россия только-только пришла в себя от ужасно­го поражения от Японии. Стоит ли напоминать тебе, как упал престиж России после ее катастрофы на морях? О, ты, самый человечный из всех царей на земле! Ты гораздо луч­ше своих предков осознал нищету всех нас, своего несча­стного, неграмотного народа. Ты стал понемногу улуч­шать его жизнь, своим указом открыл последнему кресть­янину путь к обогащению. У всех у нас теперь появился собственный земельный надел, обильно политой нашими слезами. Так не разрушай сделанного дедом твоим, того, что сделал этот твой хороший министр для страны. Мы только увидали из подземелья свет Божий... Теперь уже не встре­тишь такой жуткой нищеты в деревнях... старики и дети те­перь едят досыта. Хорошие урожаи собираем. Так, царь-ба­тюшка, употреби власть свою великую, выступи против вой­ны, к которой тебя подталкивают все эти люди с черной душой, они же первыми начнут хулить тебя, если победа окажется не на их стороне... Ты человек на диво благочес­тивый, так вспомни же заповедь Божию, — «не убий!» Это — священная заповедь, как и все заповеди Христа, сына Божь­его... Не смей ему перечить, не повиноваться. В Его силах липпвд тебя трона. Ибо трон сей не тебе уже принадлежит... Тебе дал его Господь, чтобы ты готовил его для нашего го­рячо любимого Алексея... Ты ведь не хочешь, чтобы этот чуд­ный ребенок однажды сказал бы, — «по вине моего отца миллионы матерей оплакивают своих сыновей...» Имей в виду, — если твоя армия пойдет на Турцию, здесь, в стране, революции не миновать...

Николай II, немного ошарашенный вольностью «стар­ца», только что вернувшегося из ссылки после сотворенно­го им чуда в Спале и осмеливавшегося читать нотацию ему, верховному правителю всей России, смешался, не знал, что ему ответить. Но внимая искренним увещеваниям этого простого мужика, который с такой страстностью выступал против войны, он смягчился и внимательно продолжал выс­лушивать Григория.

Среди многих глупостей, гулявших тогда по столице, была еще одна, — якобы Распутин убедил царя употреблять целительные «тибетские» настойки, приготовленные враче­вателем Бадмаевым, из-за чего поведение монарха станови­лось каким-то неестественно замедленным, а его воля все больше атрофировалась. Вот еще одно из суеверных пред­положений хулителей Распутина!

Николай, совершенно успокоившись, старался утихоми­рить и своего собеседника.— Григорий, расскажи-ка ты лучше мне о моих крестья­нах, о том, с какими проблемами на земле они сейчас стал­киваются. Ты так здорово умеешь подмечать то, чего им не хватает, то, чего они хотят. Алики, моя дорогая жена, сказа­ла мне, что ты умело отстаиваешь их интересы, и ты куда луч­ше всех губернаторов знаешь нужды каждого... транспорт... скот... Ты бы сейчас не стоял передо мной, если бы не знал, не был уверен, что я, прежде всего, всем вам Отец, и что жизнь всех вас не менее мне дорога, чем моя собственная... больше не задавай мне никаких вопросов. Ступай с Богом, будь во всем уверен. Я никогда ничего не делаю, прежде как следует не подумав. Все что ты сказал мне, приму к сведе­нию, не забуду ни слова. Ну а теперь ступай к Алексею, рас­скажи ему какую-нибудь забавную историю. Он так хочет тебя послушать...

Оба они замолчали.

Распутин вышел из кабинета царя так же робко, как и вошел, но внутри у него все кипело, и он был готов дать волю своему гневу.

Побыв немного с цесаревичем, он возвращался в столи­цу. Он сиял. Пока еще было рано говорить о его победе, но «старец» знал, что победа уже близка, он ее непременно одержит.

И на самом деле, через три дня после встречи с царем, ут­ренние газеты, которые нарасхват вырывали друг у дружки прохожие, сообщили о том, что русского вторжения на Бал­каны не будет! Мир таким образом был спасен!

* * *

Этот мир, сохраненный на обрыве пропасти, был оценен не всеми, лишь меньшинством. Великий князь Николай Николаевич, которому стало известно, откуда подул ветер, повлиявший на отказ царя начать войну, тут же примчался к Распутину на Гороховую и дал волю своему высочайшему гневу; он выругал последними словами Распутина, сказал, что тот ничего не вызывает у него, кроме ненависти, за этот миротворческий шаг, предпринятый перед государем.

Великий князь спал и видел мобилизацию всех вооружен­ных сил России. Во-первых, новая война могла бы стать ре­ваншем за позорное поражение от Японии. Во-вторых, не сильно задевая монархию, одним из столпов которой он сам был, он продемонстрировал бы всему миру, что его племян­ник Николай, отказываясь воевать, не соответствовал свое­му высокому положению самодержца, что царииа оказыва­ла на него громадное, просто губительное для царствования влияние.

В царской семье уже стали поговаривать о низложении царя и о заточении царицы в монастырь! Разве великий князь не признавался самому себе, что желание некоторых передать древнюю корону Рюриковичей именно ему, Нико­лаю Николаевичу, ему очень и очень льстило?