Александра Федоровна. Последняя русская императрица

— Матушка, Господь дал мне святую возможность ис­целить твоего сына — нашего горячо любимого цесареви­ча. Я сумел остановить кровотечение, когда этот хрупкий мальчик обескровливал. Ноя не смогу остановить кровь, ко­торая по приказу Николая, прольется завтра, когда русские храбрецы пойдут драться не за свои, не за наши интересы, а будут отстаивать чьи-то привилегии, доставлять добычу, которой жаждет эта продажная, бесчестная свора политиков, окружающая вас, угнетающая наш народ... Матушка, в ноги тебе брошусь, умоляю тебя, помоги мне вас спасти, спасти Россию. Сделайте все, что можете, прогоните меня от себя, продолжайте выбрасывать деньги на ветер, принимайте с почестями всех этих лицемеров, которые врут вам в лицо, жалуйте им титулы, увенчивайте гербами, дарите им двор­цы, осыпайте своими милостями, только не начинайте вой­ну. Сейчас тебе говорю не я, моим голосом говорит святая Русь...

Александра слушала его, и сердце у нее сжималось от боли. Она чувствовала, что этот монах-бродяга прав, Ей тоже была ненавистна сама мысль о войне. Она его подняла и ска­зала:

— Хорошо, Григорий. Приходи завтра утром. Сам ска­жешь обо всем царю...

* * *

На улицах Санкт-Петербурга было полно военных, — проходили парады, и тяжелый топот солдатских сапог был похож на ритмические удары молота по булыжной мостовой.

Распутин торопливо шел по площадям, запруженным народом, вдоль набережной, где тоже собирались толпы, чтобы поглазеть на марширующих солдат. Все, казалось, были ужасно веселы. Никого, видимо, не страшили нарас­тающие признаки близкой войны, которые были заметны в предместьях, особенно, на уличных перекрестках. Бодрые здоровяки со знающим видом обращались с речами к про­хожим.

— Турция всегда нас только провоцировала. Наш царь- батюшка абсолютно прав — нужно помочь нашим соседям прогнать турок из Европы, прогнать раз и навсегда!

Эти горлопаны продолжали своими громкими призыва­ми подстрекать толпу:

.— Подумать только, они же настоящие дикари! Да даже не христиане! Царь должен показать им, что мы их не боим­ся. Пусть лучше оставят в покое наших друзей-славян...

Григорий Ефимович дошел до вокзала. Поезд в Царское Село уже отходил. В своем вагоне он увидел много знакомых лиц, многие узнавали его. Все хотели с ним поговорить. Но он, повернувшись нарочито ко всем пассажирам спиной, разглядывал через окно однообразный пейзаж предместья, порой перемежавшийся лесными рощицами.

Сердце у «старца» сильно колотилось в груди. Он чувство­вал, какая на него свалилась ответственность. Царица сама назначила время и место для аудиенции с царем. Так что ему действовать! Он, простой сибирский мужик, обладает гораз­до большей силой убеждения, чем все эти хитрые лисицы, переодетые в министерские мундиры, которые только на словах разглагольствовали о благе народа, асами безжалос­тно гнали русскую молодежь на войну, хотели превратить этих молодых людей в «пушечное мясо». Казалось, что все эти пушки отстаивали идеи, но их жерла, выплевывающие смертельные заряды, на самом деле служили тем, кто наби­вал себе карманы, торговцам, которые продавали свой то­вар, — одни другим.

Григорий не выносил саму идею развязывания войны. Но он не терял надежды перед грозящей опасностью, ведь им­ператрица, как и он сам, хорошо понимала необходимость совместных с ним, Григорием, действий. Она его поддержит, она не позволит своему мужу сотворить такую глупость, на которую его толкает кровожадное окружение.

...В Александровском дворце его не заставили долго ждать. Царь, предупрежденный о визите, принял Распути­на в первую очередь, ранее многих важных персон, с голо­вы до ног обвешанных орденами и медалями, которые тол­пились в царской приемной.

Распутин вошел. Пылкий настрой заставил его в эту минуту позабыть об обычном ритуальном церемониале. Он, глядя в потолок, с напряженным лицом, большими шагами шел к громадному рабочему столу царя. Он подо­шел к нему почти вплотную и, стуча кулаком одной руки по раскрытой ладони другой, заговорил, даже скорее за­кричал:

— Царь-батюшка! Война — дело неугодное Господу. Она наносит Ему оскорбление, ибо посягает на творения Его. Война — это ничто иное, как «избиение младенцев» ради прибылей торговцев, которые наживаются за счет других, ибо сильный угнетает слабого. Люди доброй воли, такие хри­стиане, как мы, обязаны решать все споры иначе, не с по­мощью бойни и кровопролития.

Царь хотел было его перебить, ответить, но Григорий все более распалялся: