Сашу тем не менее охватило беспокойство. Она представила Серафиму, сходящую с ума от тревоги, переполошившуюся няньку. И мальчики, вероятно, еще не спят... Интересно, приехал ли князь и знает ли он, что гувернантка не вернулась до метели в дом? И если знает, изменилось ли хоть немного выражение его глаз?..
Саша почувствовала, что сейчас заплачет, прошло три дня с той самой ночи. Три дня отчаяния. Три дня потерянных надежд... Князь почти не выходил из кабинета. Как прежде, обедал там, но ночевать уходил в свою спальню.
В доме почти ничего не изменилось. Полина Дизендорф по-прежнему одна или в сопровождении кузена гуляла по заснеженным дорожкам парка. Кирдягин с тоскующим взором исподтишка следил за Серафимой или слонялся возле кухни в надежде что-нибудь перехватить до обеда.
Вечерами князь спускался в гостиную, молча сидел в кресле, слушая, как Полина низким грудным голосом поет романсы. Голос у нее был приятный, романсов она знала превеликое множество, их вполне должно хватить до Рождества. Часов в десять вечера Адашев, предложив баронессе руку, провожал ее до спальни, целовал ей ручку, учтиво желал спокойной ночи и возвращался в свой кабинет.
Как поведала Серафиме горничная баронессы Дуняша, та рвала и метала, проклиная князя за холодность и нежелание перейти к более близким отношениям. Узнать что-то еще от этой запуганной девушки не удавалось. Серафиме стало известно лишь то, что Верменич тоже приставал к Дуняше и даже обещал ей подарить полушалок, если она расскажет о былой жизни баронессы Дизендорф.
При встрече с гувернанткой вдова делала вид, что не замечает ее, и только поджатые губы и багровые пятна на щеках выдавали, с каким трудом она сдерживается. По сведениям все того же секретного агента, Дуняши, его светлость просил оставить мадемуазель Александру в покое и не выяснять отношений с детьми...
Саша старалась не встречаться с князем, возможно, и он избегал ее. Обедала она вместе с мальчиками и Серафимой в детской. Иногда к ним присоединялась Агафья. Александра томилась в неведении о намерениях князя в отношении баронессы. Судя по всему, они остались прежними. Для себя Саша твердо решила дождаться Рождества, а после праздников попросить у Адашева расчет.
Ее затея провалилась. Если Саша кого-то и наказала, то только себя. Одинокая жизнь вдали от любимого станет пыткой. От одних воспоминаний о его поцелуях до сих пор горят ее губы...
Саша встала, чтобы подбросить дров. На душе становилось все тревожнее, будто сквозь бурю и ночную тьму пробивалось к ней смятение, охватившее всех, кто ее любил...
Она закрыла глаза и вновь увидела перед собой лицо Кирилла. Он улыбался ей, протягивая бокал с вином. Его глаза, ямочка на щеке, ложбинка на подбородке были совсем рядом, стоит лишь протянуть руку, тронуть кончиками пальцев слегка шершавую щеку... Сейчас мужские губы коснутся ее ладони. Кирилл уткнется в ее колени лицом, а она будет гладить и перебирать его волосы, шепча только им ведомые слова...
За стенами продолжал неистово завывать ветер, но вдруг какой-то звук, похожий на выстрел, привлек ее внимание. Неужели ее все-таки ищут или это какой-то отчаявшийся путник?
А вдруг это Кирилл? Он тоже мог задержаться в пути и заблудиться. Что же делать? Саша в отчаянии заметалась по хижине. Одежда ее до сих пор не просохла, ноги не лезли в сапоги. Накинув шубейку, она, как была босиком, подбежала к двери и открыла ее настежь.
Девушку обдало ледяным холодом, ноги вмиг закоченели, но она несколько раз прокричала в темноту:
- Эй, кто там! Идите на свет! Ответа не последовало. Саша закрыла дверь и пробежала до пригретого ею места. Возможно, она приняла за выстрел удар ветки о крышу? Сколько она не прислушивалась, за ревом ветра невозможно было что-то разобрать.
Девушка быстро согрелась. Подбросив в жадную пасть печки поленьев, она вспомнила о своем желании, которое она загадала перед камином. Оно казалось невыполнимым. Разве могла она надеяться, что Кирилл Адашев когда-нибудь поцелует ее... Но он поцеловал ее.
Подстелив сибирку, Саша уселась на пол у печной дверцы, протянула руки к огню и ужаснулась. Она опять забыла нанести осточертевшие ей пятна. При осмотре больных приходилось протирать руки водкой, и индейская краска, которой нипочем солнце и дождь, не устояла.
Пришлось доставать из саквояжа флакончик с краской. Сейчас, правда, никто ее не видел, однако девушка уже привыкла чувствовать себя настороже. Нанеся последний мазок, она вздохнула: неужели даже здесь она не может расслабиться и почувствовать себя, как прежде, свободной, не скрывать своей внешности и чувств...
Вдруг словно ушат холодной воды обрушился на нее. Саша вспомнила быстрый взгляд Верменича на ее руки в тот злополучный вечер, когда князь объявил о своей помолвке. Он явно был чем-то удивлен. И девушка вспомнила: оказывая помощь раненому князю, она тоже протирала руки водкой и забыла потом нанести краску снова!