Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа

Мастерская Ктесибия в Александрии выполняла специальные заказы двора по конструированию военных машин и различных строительных и оросительных приспособлений. Но, как дотошно подсчитал историк античной техники Герман Дильс, подавляющая часть александрийских автоматов не имела практического смысла и представляла собой «изящные художественные произведения», рассчитанные на театрально-зрелищный эффект[105]. Между тем танцующие марионетки, размахивающий палицей Геракл, работающие кузнецы, открывающиеся и закрывающиеся силой пара двери и тому подобные диковины, о которых мы знаем по трактатам александрийца Герона, свидетельствуют о массовом производстве такой продукции.

В Таренте, где благодаря пифагорейцам, и возникла механика не только как наука, но и как мусическое искусство, мы впервые наблюдаем подобную двойственность. Между 400 и 350 годами до Р. Х. механик Зопир прославился изготовлением гастрофетов , стрело- и камнемётных машин, метавших снаряды на расстояние до 200 метров. Здесь, скорее всего, имел место заказ союзника тарентийцев Дионисия Сиракузского, которому боевые машины нужны были для войны с карфагенянами (Diod. Sic, XIV, 41–43; FrGrH III, 556 (Philist.), fr. 34). Но в эти же самые десятилетия Архит Тарентский, который в заказчиках явно не нуждался, конструирует свои, вызвавшие столь большой интерес как у его современников, так и у антиковедов, игрушки.

На основании сообщения о том, что Архит любил играть с детьми своей челяди (Ael. Var. hist., XII, 15), можно предположить, что эти игрушки и были изготовлены для детей, тем более, что Аристотель даже предлагал давать детям игрушку Архита, чтобы те забавлялись и ничего не ломали в доме (Ar. Polit., VIII, 6, 1, 1340b). Здесь речь идёт о первой игрушке – погремушке или трещотке ( ; о ней также см.: Suid. s. v. )[106], которую потом, по мысли Аристотеля, заменит серьёзное обучение детей музыке (Ibid.).

Второе изобретение Архита вызывало у авторов удивление: он сконструировал деревянного голубя, который мог летать. Авл Геллий (Noct. Att., X, 12, 8) пишет о нём через пятьсот лет и, чувствуя, что его слова вызовут недоверие читателя, ссылается на своего друга философа Фаворина, известного при дворе императора Адриана и в Афинах эрудита и «эксперта» в области достижений эллинов (Favorinus philosophus, memoriam veterum exequentissimus). Деревянная модель (simulacrum columbae a ligno) держалась в воздухе по законам механики, благодаря противовесам (libramentis) и находившегося внутри воздуха. Дальше следует цитата из Фаворина, текст которой, к сожалению, испорчен: «[голубь]… приземлившись, уже не взлетал». И далее: «[голубь]… мог летать до тех пор, пока…».

Можно предположить, что эта игрушка совмещала в себе признаки планера и пневматического механизма. Голубь взлетал, когда из него выходил накачанный в его чрево воздух, затем планировал, садился на землю, но, израсходовав воздушный запас, вторично взлететь уже не мог[107].

Таким образом, в Таренте мы имеем явный прообраз будущих занятий александрийских механиков, как «для души», так и «на заказ». Добавим к нему приписываемые Архиту систематизаторские труды по математике, механике и оптике (Diog. Laert., VIII, 4, 83). Математика же у пифагорейцев, в силу божественного происхождения чисел, пропорций, фигур, ритмов, интервалов, была основой познания всего бытия, как посредством зрения, воспринимающего «числовые коды» Вселенной сквозь материю, так и посредством слуха, открывающего их при исполнении музыки. Поскольку вклад пифагорейцев в музыку, искусство, наименование которого непосредственно порождено ключевым именем Муза, достаточно глубоко изучен, мы позволим себе ограничиться цитатой из сочинения того же Архита Тарентского в передаче неоплатоника Порфирия Тирского: «Думается мне, что знатоки математических наук пришли к верному познанию и нет ничего странного в том, что они правильно судят о свойствах всех отдельных вещей. Ибо раз они верно познали природу Вселенной, то должны были верно усмотреть и свойства отдельных вещей. И о скорости звёзд, и о восходах и закатах передали они нам точные познания, и о геометрии, и о числах, и в не меньшей мере о музыке. Думается, что науки эти – родные сёстры, ибо они занимаются двумя первоначальными родственными видами сущего» (Porph. Comm. Ptol. 56, 2–12 (I. D"uring) Перевод А. В. Лебедева[108]).